Тарлан - Тагай Мурад

вот капризное блюдо!

– Птица медная, не бедная, сидит за столом, всем скажет «салом!».

– Самовар!

– И гору свалит.

– Топор!

– Не стережет, не лает, в дом не пускает?

– Замок!

– Блестит-блестит огонек, не погаснет огонек, драгоценней, чем алмаз, самый дорогой дружок!

– Глаз!

– Ни рук, ни ног, не замок, а дому сторож?

– Тесьма юрты!

– Еда без соли?

Задумались все. Одни одно говорят, другие – другое.

Никто отгадать не может!

Одна матушка Аймомо, которая эту загадку загадала, улыбается себе, коленки поглаживает. Сидит развалившись, довольная. Наулыбалась, на сумаляк рукой указала:

– Еда без соли – сумаляк!

6

Далеко еще до сумалячного рассвета.

Стали женщины придремывать.

Матушку Аймомо тоже ко сну клонить стало. Но глаз не смыкает. Раз уж ты кайвони, гляди за сумаляком в оба.

Глядит матушка Аймомо, приглядывает, тут и светать начало.

Взяла матушка половник, сумаляк по деревянным чашкам разлила.

Женщины по домам стали ходить, сумаляк разносить. Большие, маленькие – все сумаляк с пальцев слизывают!

Говорят, в человеке тысяча болезней сидит.

Один раз слизнешь сумаляк – сорок болезней как не бывало!

7

Взяла матушка Аймомо плошку с сумаляком и домой отправилась.

Отец наш Каплон указательный палец в плошку запустил, принялся сумаляк с пальца слизывать.

Матушка Аймомо душой воспрянула, телом воспрянула.

Искра надежды промелькнула!

«За сумаляком всю ночь глаз не сомкнула, – думает матушка. – Если бы грехи какие на мне были, то, наверное, простились они мне за это. А если не было, то еще чище стать должна была. За все в этом мире воздаяние бывает. Может, теперь мечта моя заветная сбудется…»

8

Встала матушка Аймомо по обычаю на ранней заре.

Повседневными делами занялась.

Окна в доме пораскрывала. Во дворе подмела.

Цепь на воротах убрала. В собачью миску еды наложила. Камень от дверцы курятника отодвинула. За скотом посмотрела. Корову подоила.

Молоко через кисею процедила, в крынку налила. Чтобы муравьи не добрались, к проволоке бельевой ее подвесила.

С бригадиром на улице переговорила.

Чай вскипятила, дастархан в углу двора расстелила.

Тут и отец наш Каплон проснулся.

– Бригадир к базарному дню сказал виноградник вскопать надо.

– А… И какой?

– Который возле рощи диких урючин.

– Да уж, хорошая новость… Прямо хоть суюнчи[67] тебе давай!..

– Хорошая новость, не хорошая, мне руки ваши жалко.

– А ты их мне хной покрась.

Матушка обрадовалась:

– Да, верно сказали!

Чай попили, сходила матушка Аймомо в амбар, пригоршню сухой хны взяла. В воде размочила, в деревянную ступку слила. Стала каменным пестом толочь.

Перед сном ладони отца нашего хной помазала. Сжала их в кулак. Виноградными листом обложила, платком сверху обмотала.

Утром отец наш Каплон ладони раскрыл, а они от хны красные-красные!

После хны руками никакого вреда от рукоятки кетменя не будет!

На следующий вечер снова собралась матушка руки отца нашего Каплона мазать.

Тот вдруг заартачился:

– Лучше себе брови усьмой намажь! Сколько можно, а!

Матушка засмеялась тихонько:

– Это чтобы ваше тело здоровье не покинуло, уж согласитесь!

Стала отцу нашему зубы заговаривать. Уломала-таки!

9

Сели с утра на лошадь, поехали на виноградник.

Матушка по дороге говорит:

– Тут как раз по пути один табиб живет…

– А время, бабка, где взять? Работы вон сколько…

– У бригадира отпроситесь.

– Бабка, человеку стыд надо иметь. Сначала поработаем, потом поедем, и бригадир слова не скажет.

– А вы скажите ему, что другой день за это отработаете.

– Ну уж, спасибо, надоумила!

– Просто, говорят, очень хороший табиб.

– Ну и съездим к нему потом. А так перед людьми стыдно. Люди всё видят, кто работает, а кто отлынивает, поясницу бережет. Так же и дети наши, когда в школе отучатся, работать станут… И Хушвакт наш, если суждено нам его родить…

– Да уж, если только суждено…

10

Остановились у рощи диких урючин, которую бригадир назвал, с лошади слезли.

Повесил отец наш переметную сумку на ветвь урючины. Заступ на плечо положил. К винограднику подошел, к дехканам:

– Бог в помощь!

– И вам того же! – отвечают дехкане.

Заметил отец наш, что припоздал немного. Телиться не стал, выбрал себе арычек между грядками, за работу поскорей взялся.

И матушка тоже с ним рядом.

Тут к дехканам учетчик подошел:

– А, пожаловали, Каплон-ака! Думал, во сне вас вижу! Спасибо еще, что не к концу работы явились!

Матушка Аймомо застыдилась, лицо спрятала.

– Лицо не прячьте, Аймомо-опа, я с вами разговариваю!

– Обещаем, больше так не будет… – сказал отец наш глухим голосом.

Учетчик к отцу нашему с матушкой подошел, руки за спину завел:

– Если я все ваши обещания в мешок сложу, лошадь не вынесет! Сыт уже вашими обещаниями!

– Виноваты мы, учетчик…

– Что у вас дома дети маленькие плачут, что ли?!

Отец наш Каплон как стоял, склонившись над корнем виноградным, так и застыл. Не знает, то ли выпрямиться ему, то ли нет. Глядит, как у корня желтые муравьи копошатся.

– Даже те, у кого дети есть, вовремя пришли! Вон, Хумар, Санам! Кормящие матери, между прочим!

Матушка Аймомо заступ в землю воткнула. Правой рукой на конец рукоятки заступа уперлась. Лбом в кисть руки уткнулась, лицо закрыла…

Коплон, отец наш, на матушку глядит, сердце еще больше кровью облилось. Так и глядит, не разогнувшись, снизу на него. «Эх ты, мусульманин, а на бедную женщину накинулся… Ладно, со мной одним, но на слабую-то… подумать бы мог…»

– И нечего на меня таращиться, Каплон-ака! Я вам ничего плохого не сказал! Я все по закону сказал!

Каплон только глазами моргает. «Да чтоб ты с головой барана этот свой закон съел, учетчик…»

Отвел отец наш Каплон взгляд от учетчика. К корню виноградному голову опустил.

Тут старый Хасан, поблизости работавший, голос подал:

– Эй, учетчик! Язык придержал бы немного, хватит уже!

– А вы, дед Хасан, не встревайте! Вон, у Санам и Хумар сколько детей? А на работу вовремя пришли! Или у Аймомо-опа рукоятка заступа какая-то особенная?!

– Есть у них дети, нет детей, не наше это с тобой дело, это уже Бога дело…

– Так у этих мужа-жены других забот нет! А на работу самыми последними явились!

– Хватит, говорю, язык придержи!

– Были бы у них дети, слова бы не сказал! Их то грудью корми, то баюкай! А эти кого грудью кормят, баюкают, а? Друг друга, что ли, грудью кормят?! Или друг дружку баюкают?!

Отец наш Каплон покачнулся… Чуть ничком не рухнул!

На заступ оперся, устоял. Рукоятку заступа, что было силы, сжал. Спину распрямил, на отходящего учетчика поглядел. Зубами заскрипел.

Снова за работу принялся. Каждую лозу кружком окапывает. Разросшиеся росяные