Золушка не верит сказкам - Эльвира Смелик

Предполагаю, у Ромы тоже не особо, и по-отдельности мы бы точно никуда не ушли, а вот вдвоём, в обнимку, поддерживая друг друга, мы всё-таки добрели до моей комнаты. Не мог же Рома не проводить девушку и не убедиться, что она благополучно добралась до места. А вот отбыть потом восвояси уже точно не смог, и я разрешила ему остаться и завалиться рядом. Отказываться он не стал.

Это я ещё помню. А вот дальше…

Дальше что-то было?

Опускаю глаза, провожу ладонью по животу и ноге.

Ага, одежда на мне, включая кофту и джинсы. У Ромы тоже всё на месте. И вряд ли бы мы стали настолько основательно одеваться после. Да ещё ложиться поверх одеяла. Значит, ничего не было. Кроме… кроме… поцелуев. Но те случились ещё на кухне и… под громкое ржание. Так что вряд ли считаются.

Вот и слава богу. Меньше всего мне хотелось бы переспать с Ромой: по пьяни, плохо соображая, от обиды и отчаяния.

Не, как-то я не так сказала. А то получается, что при других условиях я вроде бы и согласна… с ним… И с чего мы вдруг надумали целоваться?

Стоп! Голова что-то совсем плохо соображает, мысли бестолково скачут.

Наверное, надо встать, но, чтобы слезть с кровати, мне надо перебраться через Рому. Но даже если я просто начну усиленно шевелиться, наверняка его разбужу.

Кровать у меня не настолько просторная, и мы располагаемся довольно близко друг к другу. Точнее, когда я проснулась, то прижималась щекой к его согнутой в локте, лежащей на подушке руке. А ладонь другой его руки до сих пор лежит на моём, хм, бедре, я даже сквозь ткань джинсов ощущаю её тепло. И его лицо совсем рядом.

Я его неплохо изучила за те дни, что мы живём вместе.

Чётко очерченные надбровные дуги. Сами брови широкие, но не слишком тёмные, сначала прямые, а ближе к внешнему краю приподнимаются в лёгком изломе и опять идут вниз. Внешние уголки глаз тоже немного опущены, поэтому, если Рома не улыбается, то кажется немного печальным, слишком задумчивым и серьёзным. Особенно когда хмурится. А он любит сурово хмуриться.

Даже сейчас, во сне, между бровей залегла неглубокая складка, и просто до жути тянет провести по ней пальцами, разгладить. Но я, пожалуй, воздержусь. По-прежнему не хочу его будить, потому что… потому что так… проще.

Мой взгляд плавно скользит по Роминому лицу, добирается до губ. Они неплотно сомкнуты и, наверное, немного пересохли, трещинки обозначились чётче. Особенно та, что посередине.

Мы ведь действительно целовались, я помню точно. А вот что я при этом чувствовала… нет, не помню. Хотя, наверное…

Меня отвлекает лёгкое движение. Рома чуть сдвигает голову, веки вздрагивают, приподнимаются, взгляд проясняется, а я не успеваю отвести свой.

Смотрим друг на друга. Просто смотрим, ничего не говоря, не шевелясь.

На ярком свету Ромины глаза голубые, а в тени кажутся серыми. Что сейчас отражается в них, не могу определить, не знаю. Если только в чисто физическом смысле. В ясном блеске радужки и расширенного зрачка, словно в зеркале, вижу себя.

Рома сжимает губы, его ладонь съезжает с моего бедра, и от этого движения меня почему-то на мгновение обдаёт жаром, хотя я почти не чувствую прикосновения. А он упирается в кровать рукой и резко садится.

– Времени сколько? – спрашивает хрипло и глухо тоже пересохшим, смятым сном голосом. – Мне же на работу надо.

Я не знаю, где мой мобильник – скорее всего, остался в сумке – но на столе должен стоять будильник, и его циферблат как раз повёрнут в сторону кровати.

Я тоже сажусь, отодвигаюсь подальше, к подушкам.

– Опаздываешь?

– Нет ещё, – мотает головой Рома. – Как раз успеваю. – И разворачивается ко мне. – Ты в ванную идёшь?

– Иди ты, – предлагаю ему. – Я потом. Я же не тороплюсь.

Но когда он уходит, тоже слезаю с кровати, расправляю сбившееся одеяло, а потом отправляюсь на кухню. Во-первых, мне чертовски хочется пить, во-вторых, надо же прибрать следы нашего весёлого ночного застолья. Мы, конечно, не устроили погром, но решили не заморачиваться и оставили всё, как есть, до утра. А сейчас уже не совсем и утро.

Одну бутылку мы шутя оприходовали, и она давно в мусорном ведре, а во второй ещё осталось. Убираю её в шкаф. Наливаю себе тоника, выпиваю залпом. Он уже не такой шипучий, но его горьковатый цитрусовый привкус приятно пощипывает пересохшее горло.

Из прихожей доносится звонок, и почти одновременно с ним щёлкает шпингалет в ванной. Значит, Рома вышел и до двери дойдёт. Ему ближе, чем мне. Но всё-таки громко спрашиваю:

– Откроешь?

– Да! – откликается он.

Слышу его шаги и как он отпирает замок. До меня доносится тихий разговор. Даже голоса толком разобрать не могу, их искажает гулкое пространство лестничной клетки и живущее в нём эхо. Что уж говорить про слова. До меня долетает только неразборчивое однотонное бу-бу-бу, заглушаемое ещё и шипением воды, льющей из крана мойки.

Минуты через две Рома обрисовывается в дверном проёме, приваливается к косяку плечом и сообщает:

– Это к тебе.

– Ко мне? – переспрашиваю я недоумённо. – Кто?

Он не говорит прямо, но предлагает:

– Если хочешь, я передам ему, что ты вчера говорила.

Понятно, Артурчик.

– Да нет, не надо, – отказываюсь решительно. – Я и сама могу. – Заверяю убеждённо: – Правда могу. Не те у нас отношения, чтобы я не держала себя в руках, слишком переживала и убивалась.

Но Рома по-прежнему торчит в дверном проёме, вопросительно поглядывает чуть исподлобья.

– Иди, собирайся! – говорю ему твёрдо. – Опоздаешь же. – И, улыбнувшись, уверенно добавляю: – Всё нормально.

Рома

Сегодня прямо день посещений какой-то, словно в оздоровительном лагере. Ему так не хотелось уходить из дома и оставлять Женю наедине с её любвеобильным женишком, но она убедила, что справится, да и действительно выглядела спокойной и уверенной. Но оно, пожалуй, и к лучшему: и визит Артурчика, и то, что самому пришлось уйти на работу.

Всё-таки неслабо набрались они ночью. Настолько, что не смогли доползти до комнат по одиночке. Но, с другой стороны, зато получилось достаточно быстро отключиться, оказавшись в одной кровати. Иначе бы Рома, вдохновлённый поцелуями на кухне, пусть и не особо получившимися…

А почему те, кстати, не получились? И чего они с Женькой, как идиоты, над ними ржали на всю квартиру? Или друг над другом? Или над тем самым недостижимым «просто и по-нормальному»?

А ведь как раз бы, наверное, легко сложилось: он бы не сдержался, она бы не возразила. Просто потому что тормоза отказали, просто потому что была невменяемой. А потом бы что? «Рома, извини. Я слишком много выпила и слишком плохо соображала». Даже если не так на самом деле. А ему подумалось, что не так, когда лежали, глядя друг другу в глаза.