Одиночество-12 - Арсен Ревазов

Стариков сказал, какое это счастье, что он встретил меня именно сегодня, потому что послезавтра, в понедельник он встречается с потрясающим клиентом, от которого можно получить заказ на полмиллиона, и не долларов, а евро, что он совершенно на меня не зол на увольнение, понимая, что все это устроила Крыса, а он всегда относился ко мне с глубоким уважением и почтением.

Я расстрогался и предложил в честь нашего примирения выпить шампанского. Нам принесли два фужера. Каким было шампанское в ГП я уже не помню. Все дальнейшее сохранилось в моей памяти какими-то разбитыми стеклянными фрагментами, склеивать которые не стоит.

Сначала мы вернулись на рулетку. Там было как-то не очень. Потом Стариков, взяв все мои фишки кроме запасливо припрятанной в карман «таблетки» и сказав, что ему сегодня везет, поставил их на черное. Выпало красное. Мы проиграли не меньше 400 долларов. Мне показалось это самоуправством, и моя милость начала меняться на гнев. Через некоторое время я обнаружил, что от всего богатства у меня осталось одна стодолларовая фишка. После этого я настолько зло и громко начал материть Старикова, что к нам подошли охранники казино и очень вежливо порекомендовали закончить игру и расходиться по домам.

Но мне под хвост попала возжа. Что бывает со мной, когда я напиваюсь. Я сказал Старикову:

– Вот теперь, козел, ты будешь отвечать за базар. Поехали ко мне домой, расскажешь мне про своего клиента на пол-лимона евро, а если соврешь как всегда, то я тебе уши отрежу.

Не то, чтобы я собирался резать уши кому бы то ни было, но алкоголь и вчерашняя телефонная удаль Матвея в обращении с хатами, сделали меня каким-то отчаянным. А Стариков позволял мне помыкать собой и выносил все довольно безропотно.

Мы поехали ко мне домой. Дома виски не оказалось, зато я нашел бутылку теплой водки и немного красного вина. Я налил все это в начатый пакет с томатным соком, насыпал перец, встряхнул и сказал, что это Bloody Mary. На рубашке у Старикова образовалось ярко красное пятно, потому что я забыл закрыть пакет перед встряхиванием. Пятно, судя по виду, относилось к категории невыводимых.

– Рубашка… – начал скулить Стариков.

– Насрать на рубашку! – решительно сказал я, немедленно залив теплой красной гадостью собственную гусарскую. Ту, которую мне только что подарила Маша.

– Зачем срать на рубашку? – испугался Стариков.

– Не ссы. Видишь я сам тут… Я к тому, что когда мы разбогатеем, – я тебе, подонку, десять таких куплю.

Мне показалось, что у меня испортилась дикция, и я решил говорить простыми короткими фразами. Проблема частичного контроля над собой во время опьянения всегда меня интересовала, но сейчас уже не было сил сконцентрироваться на ней.

– А галстук? – подозрительно спросил Стариков? Он тоже…

– А на галстуке я тебя повешу. Если ты меня обманул с клиентом… Пей, ублюдок!

«Да здравствует мыло душистое

И веревка пушистая»

Мне в голову вдруг пришли стихи Генделева, израильского поэта, с которым дружил Антон.

– Зачем веревка? – не понял и, на всякий случай, напрягся Стариков.

– Это стихи, идиот! Тебя в твоем Гарварде поэзии обучали?

– Нет, – зло сказал Стариков. – Меня обучали маркетингу.

– Потому что они все свиньи. И ты – свинья. Рыночная.

Все дальнейщее погрузилось в коричневый алкогольный туман. Мы ругались. Стариков говорил, что он крут и прямо сейчас вызовет отца-чекиста, которому я отвечу за базар. Я заставлял его звонить. Стариков говорил, что у него нет с собой записной книжки.

Я говорил, что если бы у такого ублюдка и вправду существовал бы отец-чекист, то этот ублюдок должен был бы помнить телефон отца-чекиста наизусть. Стариков, ломая оскорбленную невиность, обещал меня зарезать ночью, пока я сплю, потому что такие оскорбления порядочному человеку снести нельзя.

Я смеялся и говорил, что уже утро (было около пяти) и что я рад знакомству с порядочным человеком, который готов резать спящих. Ножи, если они ему потребуются, – на кухне, но зачем свинье ножи?

Говорил, как мне жаль, что он на самом деле свинья, а не баран. Баран мог меня хотя бы забодать! Словом, сцена была отвратительная и антихудожественная. Я, кажется, за всю жизнь не вел себя так гнусно.

Мы допили пакет теплого сока с вином и водкой. Через какое-то время я обратил внимание, что Стариков окончательно отрубился прямо за столом в конфигурации «жизнь удалась». Храпел он при этом, как настоящий боров. Я, ненавидя храп, попытался доползти до постели, но стены начали скользить в круговом движении. Это вызвало чувство тошноты, поэтому я сломался на первом же действии – слезании со стула. Я медленно опустился в полусидячее положение, облокотился на уплывающую стену и заснул.

* * *

Я заставил себя открыть глаза от третьего по счету тыканья мне в живот металлической палки. Палка оказалась дулом автомата Калашникова. Принадлежала она менту, одетому по полной выправке, включая бронежилет. За ним стоял второй мент, экипированный сходным образом. Автомат его также был лениво наведен в мою сторону. По квартире ходили какие-то люди.

– Поднимайтесь, гражданин!

– А которой час? – Мои губы еле двигались. Повернув голову, я понял что полдевятого. – А что случилось?

– Человека вы убили, вот что случилось! Поднимайтесь побыстрее!

– Что?! – у меня хватило сил только, чтоб покачать головой.

– Гражданин, не валяйте дурака и вставайте! Вы человека убили. Вон, и рубашечка-то у вас вся в крови!

Я попытался подняться опираясь на стену. Кое-как это получилось. Гусарская рубашка, действительно, была вся в крови.

– Руки вперед!

Я вытянул руки, на них моментально очутились наручники. Я сел на стул.

– Я сказал, встать!!!

Мент неожиданно заорал как резанный.

– Сюда иди!

Я вышел в прихожую. Там толпились какие-то люди. При появлении меня они расступились. На полу лежало человеческое тело, на которое был небрежно наброшен длинный черный мешок с молнией. Из под мешка торчали ноги с квадратными ботинками Старикова. Мент приподнял мешок. У Старикова было очень удивленное выражение лица. Горло было перерезано примерно посередине. Голова была так изогнута, что из-за разреза она на две трети отделилась от шеи.

– Узнаете этого человека?

– Да, – сказал я.

Страшно хотелось, чтоб все исчезло. Сесть к стене обратно и заснуть, и если не прекратить, то хотя бы отложить эту сцену. Хотя бы на пять минут.

– Кто это?

– Сергей Стариков.

– Кем он вам приходится?

На меня молча смотрели какие-то люди. Много незнакомых людей в моей родной квартире. Они все таращились на мою рубашку. Голова болела фантастически. Очень хотелось пить.