Череп на рукаве - Ник Перумов

– Обер-ефрейтор, дело о твоём поступке пошло в производство. Мы не можем игнорировать петиции верноподданных нашей великой Империи. Так что мы с тобой ещё поговорим... после. А пока можешь идти. И подумай как следует, что ты скажешь дознавателям, когда мы вернёмся на базу. Можешь идти.

– Обер-ефрейтор, останьтесь, – ледяным голосом вдруг сказал Валленштейн. – Господин риттмейстер, мне кажется, ваши непосредственные обязанности требуют вашего присутствия в помещении аналитического отдела. Не смею больше вас задерживать, господин риттмейстер.

Я ожидал, что секурист начнёт злобно шипеть и грозить Валленштейну последствиями, однако риттмейстер только рассмеялся.

– Разумеется, герр оберст-лейтенант. Разумеется. Тем более что я выяснил уже всё, что хотел. – Он полез в карман, выудил плоскую серую коробочку, перемигивавшуюся многочисленными разноцветными светодиодами. – Нет-нет, господа, не волнуйтесь. Наша беседа не записывалась. Это не регистратор, а, с вашего позволения, пробник. Тестер. Меня интересовал ваш обер-ефрейтор, а теперь я удаляюсь. С вашего разрешения, господин подполковник... господин лейтенант... – Он небрежно вскинул руку в салюте и шагнул за порог.

Несколько мгновений в каюте царило молчание. Почти что похоронное, иначе и не скажешь. Фон Валленштейн мучительно двигал шеей и кадыком, словно ему нестерпимо жал туго накрахмаленный воротничок. Я ещё ни разу не видел командира полка небрежно или неаккуратно одетым. Даже полевую камуфлированную броню он ухитрялся носить так, словно это был вечерний фрак.

Мой лейтенант сидел с таким выражением, словно только что упустил преступника, покушавшегося на священную особу Его Императорского Величества кайзера.

– Обер-ефрейтор, – наконец заговорил Валленштейн. – Мне не нравится вся эта история. – Мне тоже, герр оберст, с вашего разрешения.

– Я ещё не герр оберст, так что давай без лести, парень. Ты заслужил Железный крест, ты дрался как настоящий десантник. Но что за история с детьми? Я читал отчёты. Контрразведка любезно переслала мне копии. Я знаком с твоими показаниями. Но я не понимаю, для чего Карлу потребовалась эта мизансцена.

– Он проверял... – подал голос лейтенант.

– Проверял... что проверял? Не кинется ли на него обер-ефрейтор? Слушай, Рус. Ты хороший солдат. Я не слишком люблю господ из контрразведки. Это не секрет ни для кого в «Танненберге», в том числе и для них самих. Я постараюсь прикрыть твой тыл. Но скажи – тогда, в деревне... ты был полностью убеждён, что имеешь дело с монстрами?

– Так точно. Любое иное объяснение натыкается на бритву Оккама и потому непригодно для серьёзного анализа.

Подполковник и лейтенант переглянулись.

– Ты считаешь, что контрразведка ошиблась со своими тестами? – медленно осведомился Валленштейн. Я позволил себе пожать плечами.

– Я могу представить, что мы все стали объектом какой-то операции сил безопасности, находящейся далеко вне пределов секретного допуска даже для вас, господин оберет-лейтенант.

Валленштейн хмыкнул.

– Соображаешь, обер-ефрейтор... Ладно, служи и ничего не бойся. Я тебе верю. На твоём месте я поступил бы точно так же. Если кто-то посягает на моих солдат, он автоматически становится неприятелем, а с неприятелем надо поступать согласно уставу, то есть уничтожать, в случае, если он продолжает оказывать сопротивление. Разрешаю идти. А ты, лейтенант, присмотри за обер-ефрейтором. Штази нечего делать в моем батальоне.

Я поднялся и отсалютовал.

– Иди, служи, обер-ефрейтор, – повторил Валленштейн. – Ты хорошо начал. Желаю так же продолжить. Я молча склонил голову.

Я вышел из каюты. С шипением закрылась дверь. Я не успел сделать и пару шагов по коридору, как...

Услыхал голоса. Внутри. Сквозь звуконепроницаемые переборки и изоляцию. Говорили Валленштейн и мой лейтенант, и говорили они обо мне.

– Руди! Ты понял, зачем Карл...

– Он его проверял, Иоахим.

Между собой офицеры «Танненберга» действительно общались без чинов, причём все называли друг друга по именам, независимо от возраста, положения и заслуг.

– Считаешь меня идиотом? Разумеется, он его проверял. Вопрос только, на что?

– Фатеев русский. С Нового Крыма. Планета на подозрении, Иоахим.

Валленштейн фыркнул.

– Это я и сам знаю. И поверь, Руди, знаю поболее твоего. В чём Карл может его подозревать?

– На Новом Крыму давно циркулируют слухи об организованном подполье...

– Может, ещё поучишь меня батальоном командовать, Руди? Кому сводки на стол кладут – мне или тебе? Конечно, я знаю о подполье. И об их боевых дружинах тоже знаю. Это неизбежно и пока неопасно. Пусть выпускают пар. Тем более, если начнём их арестовывать, неизбежно создадим ореол мучеников, и так далее и тому подобное.

– Может, в подозреваемых числится отец Фатеева?

– Наконец-то я могу показать, что быть командиром батальона лучше, чем командиром взвода! – усмехнулся Валленштейн. – Нет, его отец чист. Юрий Фатеев поставляет нам морепродукты отличного качества и по низкой цене. Не заигрывает, не втирается в доверие. Просто ведёт бизнес. Если ты забыл, Руди, именно благодаря возглавляемым Фатеевым «умеренным» нам удалось избежать партизанской войны на планете. Нет. Фатееву-старшему нужны связи, покровители... так что в списках подозреваемых его нет. Как и Руслана Фатеева, Руди.

– Отрадно слышать...

– Карл знает всё это не хуже нас с тобой. И при этом...

– Устраивает цирковое представление. – Верно. Начинает с вполне мирного разговора, а затем... – Может, всё-таки это на самом деле связано с Кримменсхолъмом?

– Каким образом ?

– А что, если Карл и иже с ним решили, что Фатеев и его отделение были-таки под контролем ? Под контролем Чужих? И остаются по сей день ?

– А какой смысл тогда молчать? И почему он просил не приглашать Мехбау? Почему только мы? Командиру твоей пятой роты сам бог велел присутствовать при подобном разговоре.

– Гауптманн Мехбау любит контрразведку ещё меньше нашего...

– Возможно. То есть твоё предположение – Фатеев под контролем и контрразведка прорабатывает эту версию?

– Не могу придумать ничего лучше, Иоахим.

Что-то щёлкнуло, клацнуло, словно прикрылась неплотно задвинутая дверь, и голоса стихли. Я стоял в коридоре, шатаясь, словно пьяный. Как такое возможно? Никакие голоса не пробьются через керамическую броню! Никакие и никогда! Это вне пределов здравого смысла, и никакая изощрённая метафизика тут не поможет.