Величайшие загадки XX века - Николай Непомнящий

Теперь вернемся к рассказу ветерана: имело ли смысл нападать на столицу номер два осенью 1941 года? Вывод напрашивается один: разумеется, имело! Крупный промышленный центр, в котором работает правительство и даже, возможно, находится сам Сталин, достаточно удаленный от линии фронта, и вдруг немецкие солдаты входят в него с боями, причем на глазах у эвакуированных в город иностранных посланников! Представляете себе, какой это могло иметь резонанс в мире? Может быть, поэтому после сообщения о ночных боях в Куйбышеве Сталин и остался в Москве, не решившись посетить новую столицу. Или же Жуков, убедивший Сталина остаться в Москве, знал о нападении на Куйбышев октябрьской ночью, но счел благоразумным не сообщать ему об этом? Кто знает?!

Несмотря на все большее в последние годы число публикаций о сотрудничестве граждан СССР с фашистской Германией в военное время, мы до сих пор не представляем себе ни подлинного масштаба, ни характера этой трагедии. Нет единодушия относительно более или менее точных цифр, показывающих масштабы военного сотрудничества с врагом. По разным оценкам, в 1941 —1945 годах на стороне Германии воевало от 800 тыс. до 1 млн 200 тыс. людей, считавшихся по состоянию на июнь 1941 года гражданами СССР. Большинство кадровых советских офицеров из числа попавших в плен к немцам оказалось в формированиях Власова (правильное название которых — «Вооруженные силы Комитета освобождения народов России»), Установлено, что в период с осени 1944 года по весну 1945 года в них служили 1 генерал–лейтенант Красной армии, 6 генерал–майоров, 1 бригадный комиссар, 1 комбриг, 42 полковника, 1 капитан 1–го ранга, 21 подполковник, 2 батальонных комиссара, 49 майоров и т. д.

В отечественной литературе и кинематографе власовцы и иные перебежчики обычно предстают сборищем подонков, пьяниц и насильников. Мало кто когда‑либо пытался проанализировать, что на самом деле представляли собой люди, составлявшие хотя бы командную верхушку «восточных» формирований.

Начальником штаба власовцев стал бывший профессор Академии Генштаба, а затем замначштаба Северо–Западного фронта генерал–майор Ф. Трухин. По общему признанию, талантливый военный специалист.

Истребительной эскадрильей власовцев командовал старший лейтенант Красной армии, кавалер ордена Ленина и Герой Советского Союза Б. Антилевский, ночной бомбардировочной — капитан, также кавалер ордена Ленина и Герой Советского Союза С. Бычков.

Начальником оперативного отдела штаба власовцев стал полковник А. Нерянин, которого начальник советского Генерального штаба Б. Шапошников когда‑то называл «самым блестящим офицером Красной армии». Неудивительно: Нерянин единственный из всего выпуска в 1940 году окончил Академию Генштаба на «отлично» по всем показателям.

Командир 1–й пехотной дивизии Вооруженных сил Комитета освобождения народов России полковник Красной армии С. Буняченко, сын крестьянина, в октябре 1942 года принял 59–ю стрелковую бригаду, от которой осталось 35 процентов личного состава. Без поддержки танков и авиации он четверо суток отбивал атаки немецких танков и мотопехоты в районе Урух–Лескен. Почти вся бригада погибла, а самого Буняченко захватила румынская разведгруппа. Позднее в концлагерь, куда он попал, пришли власовские пропагандисты…

Майор И. Кононов, ставший впоследствии командиром 102–го казачьего полка вермахта, а затем командиром казачьих дивизии и корпуса, получил в финскую войну орден Красной Звезды за бои в окружении. Летом 1941 года он находился на самом сложном участке в арьергарде, прикрывая отступление своей дивизии. 22 августа с большей частью полка, со знаменем, с группой командиров и комиссаром перешел на сторону немцев, заявив, что «желает бороться против ненавистного сталинского режима».

Здесь, кстати, можно вспомнить еще об одном стереотипе. У нас как‑то принято считать, что в плен сдавались в основном попавшие в окружение, деморализованные, часто раненые красноармейцы. Частично это верно. Но нельзя не учитывать и тот факт, что целые группы бойцов и командиров уходили к врагу организованно, с оружием в руках, иногда под звуки музыки (особенно в первый период войны, когда они еще не представляли, какой «порядок» установят немцы на оккупированных территориях).

Зная обо всем этом, можно, вопреки общепринятым взглядам, предположить, что значительная часть перебежчиков ушла к врагу не просто в попытках спасти жизнь или заполучить относительный комфорт в условиях военного времени. Тот же Трухин, по его собственным словам, не мог простить Сталину уничтожение военных кадров в 1930–е годы. Кононов потерял трех братьев в результате «расказачивания» на Дону.

Боеспособность «восточных» батальонов вермахта была неоднородной. Тем не менее в истории остались, например, свидетельства отчаянной смелости, проявленной власовцами в боях против англо–американских частей после открытия второго фронта — в том числе в районе Лемана или у крепости Лориан. Адъютант командующего добровольческими частями во Франции обер–лейтенант Гансен в июне 1944 года сделал в своем дневнике следующую запись: «Наши восточные батальоны в боях на побережье проявили такую храбрость, что решено поместить их дела в специальной сводке вермахта».

Большинство старших офицеров Вооруженных сил Комитета освобождения народов России оказались в конечном итоге выданы англо–американскими оккупационными властями советской стороне. В 1945—1946 годах они были казнены «за измену Родине».

Признаем же как минимум одно: политика сталинского руководства привела к тому, что на сторону Германии в 1941–м и последующих годах перешло множество способных и хорошо подготовленных кадров Красной армии.

В начале Второй мировой войны французский пассажирский лайнер «Нормандия» нашел убежище в порту Нью–Йорка и вскоре был конфискован американским правительством. После трагедии в Пёрл–Харборе командование ВМФ США очень нуждалось в больших транспортах для перевозки войск. «Нормандию» решили переделать в военное транспортное судно, а заодно сменили и его имя — корабль стал называться «Лафайет». В феврале 1942 года работы по его переоборудованию вступили в завершающую фазу и судно должно было выйти в море. Но случилось непредвиденное…

Днем 9 февраля на судне начался пожар. Огонь возник в огромном центральном салоне, где устанавливались койки для американских солдат и лежали сваленные в беспорядке спасательные пояса, и стал быстро распространяться по всему судну. Сбить пламя не удавалось. Судно начало крениться на левый борт, к полуночи крен достиг 40 градусов. А 10 февраля в 2 часа 39 минут потоки воды хлынули во внутренние помещения и корабль лег на бок прямо у причала. Входивший в первую тройку самых крупных и быстроходных судов мира, способный принять на борт целую стрелковую дивизию с полным вооружением, корабль в самый разгар войны, когда американское военное командование испытывало огромную нужду в войсковых транспортах, был выведен из строя…

Корреспонденты нью–йоркских газет появились около горящего судна раньше, чем агенты Федерального бюро расследований. Их репортажи с места аварии позволили точно воспроизвести последовательность событий. А на состоявшейся вечером пресс–конференции руководитель спасательных работ адмирал Эндрюс сообщил журналистам о предполагаемой причине аварии и уверенно заявил: «Подозрений на диверсию нет!» Два месяца спустя комитет сената по военно–морскому флоту обнародовал выводы своего собственного расследования: «причины и последствия пожара — результат беспечности со стороны военно–морского флота».