Проблема майора Багирова - Кристина Майер

Звоню в Москву другу отца, от него узнаю, что мои ребята запросили помощь авиации. Утром самолеты поднимут в воздух.

— Держи, — Стас протягивает тарелку с кашей.

— Там сейчас реальная жопа, Стас, — мотая головой, отказываюсь от каши. Кусок в горло не полезет. — В кольцо наших пытаются взять. Держатся пока. Утром поднимут самолеты…

— Не здесь мы должны быть! — озвучивает мои мысли. Мы не строим предположения о потерях, но они будут. В таких боях – чудо обойтись «трехсотыми». У меня внутри все леденеет от мысли, что она в данную минуту находится там.

Невыносимо сидеть и ждать! Ждать и ничего не предпринимать! Задаваться вопросами: что там происходит? Как Алька? Как ребята?

Не ложились мы этой ночью. Ждали новостей. Поздно ночью позвонил Батя. Включил динамик, чтобы все пацаны слышали.

— Яр, мы сейчас меняем позиции арты, пока небольшое затишье, расскажу, как у нас дела. Слышал твои звонки, но раньше набрать не получалось. Огонь такой плотности по нам вели, что даже отлить не получалось, — кричит в трубку, потому что вновь начинают свистеть пули, раздается ответный пулеметный грохот.

— «Двухсотые» есть? — не люблю задавать этот вопрос, но еще больше не люблю слышать на него ответ. Парни, на ком были надеты кепки, медленно стягивают их с голов, когда Батя произносит фамилии.

— У нас три «трехсотых». Пыж тяжелый. Если в ближайшие часы не отправим в госпиталь… — он не продолжает, но и так ясно, что произойдет.

Нет моей вины в этом, но наша психика так устроена, что мы все равно виним себя. У них там вновь наступает затишье.

— Альку при любом раскладе отправляй в госпиталь, нечего ей больше делать на передовой! — Батя о ней ничего не говорит, из чего я делаю вывод, что с ней все в порядке. Пусть и дальше все с ней будет хорошо. За этот день я скосил себе лет двадцать жизни.

— Андрей ранен, оперирует на обезболах. Отправим Альку, без медика останемся.

— Альку убирай с передовой, пусть кого-нибудь пришлют!

— Отправлю ее в сопровождение, пока сами будем справляться, а там видно будет. Наберу еще, Яр! — отбивает звонок. Немного отпускает, но страх под кожей продолжает леденить душу.

Пыж, попробуй только!..

Батя должен был позвонить. Обед почти, а трубка молчит. В два звоню Жарову… Мечнику…

Какого черта у них там происходит?

Беспокойство и страх выедают душу.

— С кем говорил? — спрашиваю Стаса, видел, как он в сторонке с кем-то разговаривал.

— Домой звонил, — мое сердце каменеет и перестает биться. Чувствую, что врет. Не ладит он со своими, он их звонки обычно игнорит, а тут сам набрал? Да и притворяется Стас фигово, на лице написано, что он расстроен.

— Что с Алей? — тело сковывает внутренняя боль, словно все сосуды одновременно лопаются.

— Багир… — отводит взгляд и мотает головой.

— Что с Алей? — сквозь зубы. Заставляя себя дышать.

— Ранена, — а остальное выслушивал сквозь шум крови в голове: — Уже после боя… неразорвавшийся снаряд… сразу на вертушке в госпиталь… Батя с ней… оперируют ее… Подробностей не знаю. Там все ждут…

Есть в этом мире события, которые могут подкосить даже самых сильных и стойких.

Только не Алька… Не моя сильная красивая девочка…

Не уберег! Прогнулся и позволил ей ехать на передовую, где до линии соприкосновения каких-то пара километров!

Звонок телефона в кармане. Лихорадочно вытаскиваю трубку. Батя.

— Яр, прости, — начинает он, как только я принимаю вызов. — Алька…

— Я знаю, — отрезаю. — Что с ней?

— Прооперировали, состояние тяжелое, но стабильное. Прогноз хороший.

— Как это произошло?

— Снаряд в окопе взорвался. Сдетонировал, когда она подошла. Множественные осколочные, перелом двух ребер, задето правое легкое, кровопотеря, сотрясение, контузия...

— Я наберу, — сбрасываю вызов, потому что по параллельной линии звонок из штаба. Разговор короткий. К вечеру прибудут войска, а мы с группой возвращаемся к своим. Оттуда сразу в госпиталь…

Алеста

Яр был рядом, когда я пришла в себя. Он вздохнул с облегчением, будто его отпустили тяжесть и напряжение, закрыл пальцами глаза, растирая их. Рядом были и врачи, но когда меня осмотрели и поставили капельницу, мы остались только вдвоем. Яр осунулся, оброс щетиной.

— Пить, — облизывая пересохшие губы таким же пересохшим языком. — Что со мной? — после того, как Ярослав дал мне сделать несколько глотков воды из трубочки. Он не отошел, так и застыл надо мной, едва касаясь тыльной стороной ладони щеки, нежно поглаживал кожу, а у меня было ощущение, что это не в первый раз.

— Ребра сломаны, контузия и сотрясение, — выговаривает сквозь зубы, играя челюстью. — Легкое задето, но Борисыч уверяет, что зона безопасная, без последствий обойдется. Тебе повезло, что не успела спрыгнуть в окоп. Несколько осколочных ранений, кроме ребер все кости целы, — быстро перечислил он, будто не желал больше думать о моих травмах.

— Как Пыж? Как ребята? — окунаюсь в последние воспоминания, возвращается страх и вся та боль, что в тот день застыла внутри.

— Пыж борется за жизнь, его готовят к транспортировке в Москву. С остальными все в порядке, — испытываю совсем небольшое облегчение, Багиров отводит глаза, будто не хочет о чем-то говорить.

— Яр, ты же не винишь Батю и всех остальных ребят? — задаю вопрос, но есть ощущение, что именно это он и делает. Я помню их напуганные лица, когда они склонились надо мной сразу после взрыва. Я от шока не чувствовала боли.

— Мозгами понимаю, что нет их вины, но все равно злюсь, потому что не уберегли, — Яр, видимо, злится до сих пор, поэтому спешу сменить тему.

— А как Андрей Егорович?

— В строю.

Все-таки реакции притуплены после препаратов. Мне ведь не витамины все это время кололи. Да и сейчас я под сильными обезболивающими. Я рада и счастлива, что Яр рядом, что стоит надо мной и смотрит с любовью, что до сих пор переживает. Выгляжу, наверное, как страхолюдина, даже в зеркало бы побоялась посмотреть.

— Алька, ты у меня лет двадцать жизни отобрала, — выпалил Яр, будто все это время он сдерживал в себе столько эмоций, и вроде рад, что я пришла в себя, но на лице до сих пор отпечаток страданий. — Домой тебя отправлю, как только встанешь на ноги.

— Не хочу, — выпаливаю, даже не задумываясь.

— Это не обсуждается, — таким тоном, что становится обидно.

Командир, блин!

— Ты будешь жить, рожать и воспитывать наших детей. Второго такого случая я не допущу, — не терпящим возражения голосом. — Ты представляешь, какой страх поселила во мне? Представляешь, что для меня чувствовать себя беспомощным? Алька, вопрос с твоей службой закрыт. Я не могу выполнять работу и постоянно думать: где ты, что с тобой? Не хочу вновь оказаться в этом аду.