Элнет - Сергей Григорьевич Чавайн

class="p1">Становой не нашелся что ответить и заорал что есть мочи:

— Убирайся к черту! Если еще раз в чем-либо замечу, берегись!

После этого случая известность Каври еще больше возросла. Когда он вступил в пререкания с волостным старшиной, шеръяльские мужики поддержали его.

— Никого не выдадим! Не хотим помирать с голоду!

В это время раздался звон колокольчиков.

— Не бойтесь, стойте все, как один! — посоветовал Каври.

На тройке подъехали земский начальник со становым приставом, следом скакали урядники и стражники.

Земский начальник и становой пристав вылезли из тарантаса, урядники и стражники окружили толпу.

Земский, усмехнувшись, посмотрел на людей:

— Ну, я думаю, мне-то вы скажете, кто у вас зачинщик?

Люди стояли молча.

— Чего молчите?! — рассвирепел Зверев. Случайно его взгляд упал на седую бороду деда Метрия. Зверев повернулся к деду. — Ну, если молодые упрямятся, скажи ты. Мы ведь с тобой старики, и нам грешно скрывать супротивников государя.

— Я что… я, барин, ничего… Вот тебе Семен калякает. Он тебе знакомый. — Дед Метрий показал рукой на Семена Вайдиева.

Охотника Семена Вайдиева земский начальник знал хорошо. Распутать ли заячьи скидки, поставить ли капкан на лису, вырыть ли волчью яму, отыскать ли медвежью берлогу — все это вряд ли кто сделает лучше, чем Семен. Поэтому земский начальник всегда брал его с собой, когда отправлялся на охоту. И Семен уважал Матвея Николаевича. В лесу Матвей Николаевич не начальник, не барин, а такой же охотник, как и Семен: смеется, разговаривает, шутит, пьет чай вместе с ним, наливает ему вино из своей фляжки, угощает котлетами. Словом, очень хороший человек.

Шеръяльские марийцы знали о дружбе Семена с барином, поэтому они с надеждой смотрели на Семена.

— Семен, ты ему все объясни, — сказал дед Метрий, проведя морщинистой ладонью по своей седой бороде. — Мы не ради злодейства, не из озорства на это пошли, сам знаешь, сколько хлеба уродилось в прошлом году. Да и тот, что уродился, для еды негодный…

— Еще бы не знать, у самого отец от такого хлеба умер.

— А моя жена до сих пор не может разогнуть пальцев, — сказал один мужик.

— Скажи, Семен, все, как есть, скажи. Скажи, что помираем с голоду. — Мужики вытолкнули Семена вперед.

Очутившись- перед земским начальником, Семен растерялся и не знал, как начать разговор. А Матвей Николаевич так и сверлил его глазами.

То, что мужики вытолкнули Семена вперед, Зверев понял по-своему:

— Значит, ты, Семен Фадеич, зачинщик? Вот не ожидал. От кого же ты научился такому скверному делу?

— Я… барин… мы… зачинщик у нас нету… Сам, барин, знаешь… Хлеба нет… кочкать[18] нельзя…

Семен обернулся назад. Толпа притихла, стояла безмолвно. Только Каври высоко поднял голову. Его взгляд словно говорил Семену: не бойся!

Горящий взгляд Каври увидел не только Семен, заметил его и земский начальник.

— А вот этот у вас кто такой? — спросил он.

— Уволенный в запас, матрос Балтийского флота Гаврил Печников! — отрапортовал сам Каври.

Становой пристав что-то тихо сказал земскому начальнику.

— Значит, ты здесь учишь народ бунтовать? — закричал Зверев.

— Никак нет, не я! — отчеканил Каври. — Это голод учит.

— Господин пристав, заберите этого матроса!

— Урядник, взять! — рявкнул становой.

Урядники и стражники обнажили шашки.

— Барин… барин… не он зачинщик, — закричал Семен. — Наше хлеп нет… умираем…

— А, ты вздумал защищать его? Значит, ты с ним заодно? Господин пристав, взять и этого мерзавца! Остальных разогнать, а там разберемся.

Земский начальник сел в тарантас. Семена и Каври повели двое стражников в Аркамбал, остальные урядники и стражники принялись разгонять толпу плетьми и пинками.

За этот «бунт» многих шеръяльских марийцев волостной суд приговорил к наказанию розгами. Семен полгода просидел в царевококшайской тюрьме. Каври сослали в Сибирь…

…Два человека в Аркамбале — доктор и становой пристав — живут с женами невенчанные, в гражданском браке. Жена доктора — частая гостья у Зверевых; приставша однажды явилась с визитом, но встретила холодный прием и на второй визит не решилась. Сам Зверев иногда заходит к доктору, в доме пристава не бывает.

Вспомнив про пристава, Григорий Петрович вздрогнул: завтра кончается срок, данный ему становым. Что делать? Как быть? Да-а, попал ты, Григорий Петрович, в беду. Конечно, самое разумное сейчас — скрыться, уехать в какой-нибудь большой город. Но этого сделать нельзя, теперь на тебе ответственность за судьбу Чачи.

«А что тут особенного — бросить и уехать, не ты один так поступаешь», — промелькнула было гнусная мысль, но Григорий Петрович тотчас же прогнал ее: нет, нет, он не может так поступить!

В это время Чачи проснулась и позвала его.

Он вышел в спальню. Чачи преданно и нежно смотрела на него, он не удержался и бросился её целовать. Чачи зарделась, как мак.

— Хватит, Григорий Петрович, пусти…

— Чачи, теперь ты моя жена. Никому на свете я тебя не отдам! Садись и слушай. Нам с тобой и так было бы хорошо, но по закону мы должны обвенчаться. Сейчас иди домой, наверное, отец уже вернулся. Я приду к вам немного погодя.

Чачи ушла, а Григорий Петрович снова погрузился в воспоминания и мысленно прошел весь свой жизненный путь вплоть до сегодняшнего дня…

Окончив двухлетнюю аринскую школу, он решил поступить учиться в Казанскую учительскую семинарию. Отцу и матери не верилось, что его примут.

— Небось и без него народу туда наедет немало, — с сомнением говорил отец. — Ну, ничего, пусть съездит, хоть город увидит.

И верно, в тот год в семинарию приехали поступать больше трехсот мальчиков: из Казанской, Самарской, Саратовской и Уфимской губерний, из Сибири, Средней Азии и с Кавказа, русские, якуты, калмыки, киргизы, башкиры, чуваши, удмурты, мордвины, грузины. Даже из далекого Уссурийского края привезли пятерых корейцев. Марийцев было семнадцать человек.

Из-всех приехавших учиться приняли в семинарию лишь тридцать два мальчика. Трое из них были марийцы..

Ровно неделю шли экзамены. Учителя семинарии установили такой порядок: кто сдавал экзамены на отметку ниже тройки, тот к следующим экзаменам не допускался, и ему сразу же возвращали документы. К последнему экзамену осталось сорок пять ребят. Ни у одного из них не было троек, у всех были только четверки и пятерки.

Григорий Петрович шел вровень с одним мальчуганом из Царевококшайского уезда. У них обоих были совершенно одинаковые отметки, можно было бы подумать, что они списывают работы друг у друга. Но они ни разу за все экзамены не сидели рядом, лишь на последнем их посадили за одну парту. Решался вопрос, кого из них примут. На этом экзамене нужно было по-русски написать