Чертоги памяти - Седжвик Джулиан

В тишине машины Дэнни слышит стук своего сердца.

– И?

– У каждой большой страны или области есть свой местный представитель – глава отдела «Сорока девяти». Каждому соответствует свой номер и точка на общей схеме. И чем ближе точка к центру – Центру, – тем больше этот номер. У главы местного отделения, например, номер тридцать восемь.

– И это кто-то из труппы «Мистериума»?

– Нет. Но в «Мистериуме» и правда кое-кто с ними крепко связан – с «Сорока девятью».

– Кто? КТО?!

Хавьер вроде бы готов ответить, но вдруг застывает, устремив взгляд на что-то чуть дальше по улице, так и не вымолвив примерзшего к губам первого слога. И начинает этот слог, думает Дэнни, явно не с гласной, а с согласной – вон как чуть выпячены приоткрытые губы. Не то Д, не то Т.

– Хавьер, кто?!

Но Хавьер отшатывается, словно от удара по лицу. Он видит что-то настолько ужасное, что машину буквально захлестывает волна животного страха. Дэнни оборачивается посмотреть, что ж там такое.

Сквозь многолюдье проспекта пробивается яркая вспышка зеленого, быстрый взмах коротких высветленных волос. Миг – и нету.

Не думая об опасности, Дэнни выскакивает из пассажирской дверцы и мчится по переулку.

– Дэнни! Вернись! – кричит Хавьер.

Но Дэнни недосуг слушать. Хотят войны – будет им война, думает он на бегу. Все, я перехожу в наступление!

– Дэнни! Меня-то хоть подожди! – Он слышит, как Син-Син выбирается из «Альфа-Ромео» и припускает за ним вдогонку.

– Останься! – кричит он. – Останься с Хавьером!

На всех парах проскочив боковую улицу, он вылетает из тени прямо в хаос проспекта Параллель, где все так же рычат и гудят застрявшие в пробке автомобили. Похоже, вся эта часть города встала намертво.

Вспрыгнув на мусорный бак, он всмат-ривается вперед – точь-в-точь дозорный на мачте.

– Погоди!

Петляя в толпе, Син-Син наконец догоняет его.

– Я же сказал, останься с Хавьером.

– Что ты задумал?

– Я видел Ла Локу.

Он обшаривает взглядом запруженную народом мостовую, толпы у входа в метро чуть впереди.

Она? Вон там, спускается по лестнице прямо под большой буквой «М»? Дэнни соскакивает с бака и ныряет в толпу, вьется ужом, расталкивает плечами прохожих, лавирует меж дорожных чемоданчиков. Син-Син следует за ним по пятам.

Опершись о поручень, он перепрыгивает низкую стенку, преодолев одним махом первый пролет, уже впившись глазами в тоннель впереди. Зеленого плаща не видно…

– Упустили, – выдыхает мальчик, когда Син-Син снова догоняет его.

– Давай проверим платформы.

Но и там ни следа. Друзья битых десять минут бесплодно обшаривают лабиринт станции «Параллель» и наконец снова выбираются на поверхность и направляются к Хавьеру. Движение по улице наконец восстанавливается, вой гудков стихает.

Однако когда они сворачивают в темный переулок, один гудок там все звучит и звучит. Протяжный непрерывный вой – и исходит он из машины Хавьера.

– Он хочет нас о чем-то предупредить! – восклицает Син-Син.

– Не думаю. Сигнал тревоги обычно подают прерывистыми гудками…

Дэнни снова пускается бегом, со всех ног – через улицу к маленькому красному автомобилю, возле которого уже собрался народ. Кто-то стучит по стеклу, кто-то уже даже начал беспокоиться. Какая-то женщина отшатывается, прижимая руку ко рту, широко распахнув глаза от потрясения.

О боже!

В глубине сердца Дэнни уже знает, что обнаружит, открыв дверцу…

…и потому не так ошеломлен, когда, рванув ее на себя, видит неподвижно обмякшего Хавьера, уронившего тяжелую голову прямо на руль.

Однако лишь несколько секунд спустя замечает длинный нож, почти по самую рукоять вогнанный в спину несчастного, и ручейки густой темной крови, стекающей по кожаной куртке. Что бы там ни трепетало на кончике языка у Хавьера, но мир уже не услышит этого. Во всяком случае от него.

«Альфа-Ромео» надрывно воет под меркнущим солнцем.

Дэнни в изнеможении обмякает на заднем сиденье такси. В голове пусто и онемело.

Самый безумный, самый худший наперекосяченный день во всей моей жизни, думает он. Во время любых гастролей «Мистериума» случался такой вот день – настолько сумбурный, ненормальный и полный неприятностей, что оставалось лишь одно: забыть его, вычеркнуть, вынести, по возможности, из него хоть какой-то опыт и терпеливо ждать следующего дня. Например, разразится такой ветрище, что о номерах на высоте и думать нечего (Фрэнки: а помнишь, как «Архаос» сдуло в Дублине! Тут им и конец!), а не то кто-нибудь упадет и расшибется, или придется выступать перед полупустым залом – и тогда вечером папа ввалится в трейлер поздно-поздно и поникнет на скамье, проводя рукой по лицу, словно желая стереть слова и эмоции. Вздохнет и, опустив руку, улыбнется: почти как в номере с трефовым королем. А потом возвестит: «Ну вот, дождались. В этом турне наперекосяченный день уже миновал».

Однако последнее время каждый новый день кажется Дэнни наперекосяченнее предыдущего. А перед мысленным взором все стоит, никак не уходит образ мертвого Хавьера.

В руке у Дэнни все еще зажат кусочек бумаги, который он вытащил из кармана куртки Хавьера. Потребовалось огромное напряжение воли, чтобы расстегнуть карман мертвеца, а потом спрятать записку в кулаке – на случай, если вдруг кто смотрит. Но Дэнни – пусть даже ценой угрызений совести – просто необходимо узнать, что говорилось в записке Лопе, отчего Хавьер так вздрогнул, прочитав ее. Бросив последний взгляд на несчастного, поникшего за рулем, мальчик вместе с Син-Син заторопился прочь.

И вот теперь Дэнни снова разворачивает бумажку и протягивает Син-Син, тоже изрядно пришибленной произошедшим. А быть может, она не отошла еще и от прогулки по канату без страховки.

– «Замора. Тридцать восемь», – вслух зачитывает она, приподняв брови. – Что это значит? Ты же не думаешь, что майор…

– Нет! – быстро говорит Дэнни, словно даже и слышать такого не хочет. – Нет! Наверняка это приказ Хавьеру обезвредить Замору. Вот почему он так перепугался, когда прочел.