Мародер - Виталий Забирко

– Вот тебе хранилища для твоих челюстей!

Котище посмотрел на меня, на коробки, взял лапой третий спичечный коробок и, по моему примеру, вытряхнул спички в мусорное ведро. После этого котище размазался в воздухе чернильной кляксой, подхватил со стола пустые коробки и исчез под курткой.

Третий раз проверять карман я не стал, похлопал по куртке и ощутил, что коробки чудесным образом очутились в кармане. И чего я предложил два коробка, если цветовых наполнителей три: зубная паста, помада, тени для век?.. Котище лучше меня в арифметике смыслит.

Я направился к двери. Хорошо, что бриллиант в пиджаке, а не в куртке, неизвестно, что с ним стало бы, испачкай его Сатана зубной пастой. При умении межвременной тени проникать куда угодно мог бы бриллиант в матовый цвет перекрасить. Бесполезный для меня камешек, но все-таки жалко…

Меня будто громом поразило, и я замер на месте. Кажется, я знал, что можно сделать с камешком. Чуть не бегом я направился к шкафу, раскрыл дверцы и принялся лихорадочно обшаривать карманы пиджака. Ага, вот он, не потерялся…

Улыбаясь своим мыслям, я покрутил бриллиант перед глазами. Красивый перстенек получится, и хорошо будет смотреться на женской руке… Я даже знал, на чьей женской руке он будет смотреться особенно хорошо. Конечно, если не засветится флуктуационным следом. Главное, найти сейчас хорошего ювелира, который бы сделал перстенек и вправил в него камень.

– Не вздумай его загадить! – гаркнул я Сатане, пряча бриллиант в потайной карман куртки. – Голову откручу!

Открутить голову межвременной тени было весьма проблематично, но как-то ее надо приструнить?

Сатана уловил мою неуверенность и затрясся на спине от смеха. Смешливая тень мне досталась.

– Гм-м… – Я прокашлялся и поправился: – Фигурально, конечно.

Когда я вышел из подъезда, у меня возникло ощущение, будто я голый. Вроде бы ничего вокруг не изменилось, но мне было не по себе. По тротуару шли прохожие, по проезжей части улицы проносились машины, а я стоял на высоком крыльце и боялся шаг ступить. Я не знал, что будет дальше, и неопределенность будущего вносила в душу смятение.

Наверное, так ощущал бы себя представитель недавно открытого племени, вывезенный антропологической экспедицией со своего острова в современный город. На острове жизнь аборигена была расписана по часам: с утра он ловит рыбу, затем конопатит лодку, обедает, отдыхает, чинит снасти, приносит жертвоприношения богам… И так каждый день, всю свою жизнь. Размеренно, обстоятельно, неторопливо, как и положено в патриархальном обществе. И вдруг абориген оказывается в неизвестном месте. Вроде бы и небо такое же, и солнце, и воздух… А что будет завтра, он не знает. Мало того, не знает, что будет через минуту.

Казалось, все на меня смотрят и ждут, когда я совершу первый шаг, и от этого я чувствовал себя третьесортным актером, забывшим роль, но выпершимся на сцену, где, в довершение всего, отсутствовал суфлер.

Я сделал первый шаг, по закону подлости оступился на ступеньках и едва не полетел кубарем вниз, но, к счастью, суфлер у меня все-таки был. Не проступая сквозь куртку, тень поддержала под локоть, и я удержался на ногах.

– Спасибо, – буркнул я, зачем-то отряхивая на коленях джинсы и исподтишка оглядываясь по сторонам.

Никто на меня не смотрел, никому я не был интересен. Возомнил о себе бог знает что. Артист! Злость на себя вернула уравновешенность – я неторопливо спустился по ступенькам и пошел по улице. И чем дальше я уходил от своего дома, тем больше успокаивался. В конце концов, пять лет назад я жил обычной жизнью реликта, для которого будущее так же неопределенно, как и для любого человека. За исключением разве что таймстеблей службы стабилизации, но они, в конечном счете, не люди. Уже не люди. А в неопределенности будущего есть свои прелести – именно в неопределенности и заключается жизнь человека. Когда все известно наперед, жить пресно и неинтересно. Правда, сытно. Однако, отказавшись от вариативных предсказаний, я не собирался отказывать себе в сытой жизни.

Восприятие окружающего постепенно нормализовалось, и пестрая толпа прохожих, еще недавно воспринимаемая аморфной массой зрителей в спектакле одного актера, разбилась на отдельных пешеходов: мужчин и женщин, пожилых и молодых, хорошо одетых и не очень. Пару раз я даже увидел хронеров, волочивших за собой шлейф флуктуационного следа. Что поделаешь, начало третьего тысячелетия наиболее посещаемо туристами во времени. Было жарко – женщины были в легких платьях, мужчины в футболках, рубашках с короткими рукавами, в джинсах и шортах, и только я один, как дурак, шагал в куртке. Удивительно, но жары я не ощущал и, поразмыслив, понял, в чем дело. Не знаю, каким образом тень создавала тень, но кондиционер индивидуального пользования из нее получился прекрасный – я не чувствовал жары не только под одеждой, но и открытыми частями тела. Хоть какая-то польза от Сатаны.

Пройдя пару кварталов, я купил в киоске зубную пасту, но, прежде чем сунуть ее в карман, отвернул ворот куртки и приглушенно бросил:

– Это не тебе, а мне! Ты понял?

Продавщица киоска странно посмотрела на меня, и я, чтобы не разочаровывать ее, состроил дебильную рожу. Если выходка и вызовет какую-нибудь флуктуацию, то не выше третьего порядка. Но с сегодняшнего дня мне плевать на любые последствия: хочу жить нормальной жизнью, даже будучи марионеткой в руках таймстебля Воронцова.

Пройдя еще пару кварталов, я свернул на набережную и направился к летнему кафе «У лукоморья». Здесь неплохо кормили, и я иногда захаживал отобедать, естественно проработав все «за» и «против» посещения на вариаторе. Сейчас я шел на авось, но ничуть об этом не жалел. Вернулось давно забытое ощущение неопределенности жизни, когда впереди брезжат радужные надежды, отчего мир кажется светлее. Все-таки жить по расписанию, как я последние пять лет, – это не жизнь, а существование.

Кафе имело довольно непрезентабельный вид: небольшая бревенчатая избушка, где располагалась кухня, и огороженная парапетом площадка с десятком столиков на открытом воздухе, прикрытая огромным тентом. Избушка-кухня плотно сидела на земле, а снаружи к стенам были прибиты два бревна, топорно, как в прямом, так и переносном смысле, стилизованные под куриные ноги. Надо понимать, присела избушка, чтобы снести яйцо, да и околела в потугах. Входом в кафе служила арка, на которой красовалось название «У лукоморья», исправленное неизвестным художником-граффити на «У лукомордья». Оганез, хозяин кафе, несколько раз закрашивал букву «д», но она опять появлялась, и хозяин в конце концов смирился. Не потому, что надоело закрашивать, а потому что, как ни странно, новое название привлекало больше клиентов. Любят в народе эпатаж – хлебом не корми, а дай классика литературы обгадить.

С утра в кафе никого не было, только за крайним столиком в углу сидел какой-то хронер, слабенько флюоресцируя флуктуационным следом. Самое время для туристов оттуда, которые отправлялись в прошлое в основном подкормиться. Местные предпочитают вечернее время.

Стараясь не смотреть на хронера, я выбрал столик в противоположном углу и сел. Почти все хронеры во время путешествия стараются избегать общения друг с другом, и я отнюдь не исключение. Скопление хронеров увеличивает вероятность флуктуации.