Этюд в розовых тонах - Анна Данилова

И здесь Виктор Кленов, раскрыв большую черную папку, извлек оттуда несколько листов с жирными пятнами фиолетовых печатей – свой последний и единственный козырь, настоящее произведение искусства, над которым они с Натальей трудились целых два дня, чтобы придать этим простым бумажкам устрашающий оттенок подлинности: «документы», свидетельствующие о том, что фирмы «Авиценна» и «Зеленая аптека» в лице всех учредителей (включая и покойных), задолжали кредиторам огромные суммы денег.

Спустя полчаса Наталья Агранатова и Виктор Кленов уже вручали наследникам конверты с пятью тысячами долларов в каждом. В зале было еще тише, чем в самом начале встречи. Тяжело, чуть ли не со свистом, дышала Шансли. Слезы бежали по ее разгоряченным щекам и капали на грудь, а рука, держащая ручку, вяло выводила на бумаге свою подпись. «Я, Шансли Сулейманова, получила…» Она даже не помнила, как выводила прописью шестизначную сумму: «…в долларах США…». Подписав унизительный для себя документ, Шансли, в отличие от заметно оживившейся Веры Аркадьевны Бархатовой, с нескрываемым чувством благодарности принимающей из рук Натальи конверт и пересчитывающей зеленые стодолларовые купюры, швырнула его прямо в лицо Кленову:

– Я беру сейчас эти деньги по принципу: дают – бери, бьют – беги. Но бить будут потом вас. Вы – настоящие мошенники. Вы – сволочи и обманщики. И я докажу это. Мы с вами еще встретимся на узкой дорожке. И тогда не я, а вы почувствуете себя в заднице. Так-то вот.

Она покинула зал заседаний, громко хлопнув дверью. Вера Аркадьевна же, посмотрев ей вслед, пожала плечами и спустя несколько мгновений, которые ей понадобились, чтобы набраться смелости, спросила, обращаясь к Виктору:

– Скажите, вот здесь пять тысяч долларов. А сколько это будет в рублях?..

…Когда и она ушла, прижимая к груди сумочку, набитую долларами, Наталья принесла коньяк и налила себе и Виктору.

– Вот видишь, теперь мы чисты и перед наследниками. А ты боялся…

– Но Шансли…

– Она дура. Необразованная дура, разве что еще и невоспитанная, но успевшая раскатать губы на наши денежки. Все ее поведение – сплошная бутафория, разве ты не понял? Да она счастлива, что ей отвалили хотя бы столько. Хоть приоденется, купит себе колготки.

Виктор слушал Наталью, смотрел на нее и в который раз убеждался в том, что не ошибся в своей сестре, не ошибся, доверившись ей и раскрывшись перед ней полностью. С ее помощью он вернул себе все: дом, работу, деньги и даже Ренату. Зато потерял Тамару. Так случилось, что уже очень скоро она почувствовала себя в их обществе третьей лишней и сначала ушла на больничный, а затем, в одно «прекрасное» утро, и вовсе не вышла на работу.

И когда Виктор приехал к ней домой, на ту самую квартирку, где они провели столько незабываемых часов, чтобы выяснить, в чем дело, то вместо ласковой и нежной женщины, преданного друга увидел перед собой совершенно чужого человека.

– Я устроилась на другую работу, Виктор.

Она стояла на пороге и смотрела на него своими раскосыми татарскими глазами, словно вспоминая что-то очень болезненное для себя, после чего, так ничего и не объяснив, захлопнула перед ним дверь, и Виктор услышал ее удаляющиеся шаги.

Что ж, тем лучше. Теперь у меня будет одна Рената…

– Ты счастлив?

Он очнулся. Рядом с ним стояла Рената и обнимала его, целовала, как тогда, раньше, когда они только познакомились и каждая минута близости приносила им обоим неслыханное счастье.

– Да, я счастлив, – он тоже поцеловал ее.

– Ты любишь меня?

– Да…

Наталья налила ему еще коньяку.

– Чокнемся?

– Чокнемся, – и он, закрыв глаза, сделал несколько глотков.

Ты пьешь яд, вдруг услышал он хорошо знакомый ему голос Тамары и в страхе оглянулся. И вдруг увидел ее, сидящую на подоконнике, нога на ногу, и покачивающую туфелькой.

– Что ты сказала? – спросил он, обращаясь к призраку Тамары. – Повтори.

– Ничего, – ответила за него Рената, появившаяся за спиной обнимающей его Натальи, и весело, раскатисто захохотала, стряхивая с лыжной шапочки снег. – На лыжах пойдем кататься?

Шансли вот уже две недели жила у Тамары. Пила водку, много курила, спала, читала и время от времени ездила на кладбище, чтобы навестить могилу брата. Тамара, для которой общество Шансли было спасением от обрушившейся на нее хандры, молча сносила все ее дикие пьяные выходки. Несколько раз, напившись вместе, они собирались даже звонить Виктору Кленову, чтобы наговорить ему кучу гадостей. Но если Шансли намеревалась сказать ему, что она считает его вором и мерзавцем, презирает его и сделает все возможное, чтобы вернуть себе деньги брата, то Тамара хотела сказать ему совсем другое. Что спать с собственной сестрой – большой грех, и когда-нибудь бог непременно накажет его за это. И за то, что они вместе со своей шлюхой-сестрицей пользовались ею, как временно необходимой вещью, как подстилкой, им когда-нибудь тоже воздастся. Но все это были лишь порывы – они так ни разу ему и не позвонили.

Шансли едва знала Тамару, но после похорон Гасана подошла именно к ней, как к единственно знакомому человеку. Она даже не сразу вспомнила, где она могла видеть ее, и, лишь начав говорить и услышав голос Тамары, сразу же вспомнила, что встречалась с ней прежде в приемной «Авиценны». Настроенная заранее против новых учредителей и словно чувствуя, что ее собираются обмануть, она пригласила Тамару в кафе и чистосердечно призналась ей в том, что ей терять нечего и что она собирается заработать на смерти брата. Шансли показалось недостаточным, что как наследнице ей перепала огромная и обустроенная квартира Гасана, три машины, гаражи, дача и вклады брата. Она хотела иметь свою долю в «Авиценне» и всю оставшуюся жизнь «черпать доллары из аптеки». Тамара, прекрасно понимая обстановку и зная характер Натальи Агранатовой, которая сделает все возможное, чтобы не пустить за учредительский стол посторонних, посоветовала Шансли успокоиться и не развязывать войны с новыми директорами. «Пойми, ты все равно ничего не выиграешь, а лишь потратишься на адвоката и истреплешь себе нервы. Это я тебе говорю как человек, который довольно хорошо знает людей, с которыми ты собралась драться. И еще неизвестно, кто стоит за убийствами твоего брата и Андрея. А потому прикинь, нужны ли тебе в жизни осложнения? Ведь Гасана убили не просто так. Думаю, что он либо с кем-то не поделился, либо не вернул долг. И зачем, скажи на милость, тебе чужие долги?» И словно в подтверждение ее слов во время разговора учредителей с наследниками снова прозвучала ненавистная Шансли тема долгов. «Нет, только этого мне еще не хватало. Долги!» И Шансли в подробностях пересказала Тамаре все, что услышала в овальном зале «Авиценны». «У меня и так проблем в жизни хватает. Я уж как-нибудь обойдусь без доли в этой аптеке. Хотя Гасан говорил мне, что они ворочают огромными деньжищами. Зато буду спать спокойно и не вздрагивать всякий раз, боясь, что пришли кредиторы. Убийцы брата. Да и вообще, пять тысяч долларов – тоже деньги», – она разговаривала словно сама с собой, чем только умиляла чувствующую себя намного старше и мудрее Тамару, прекрасно понимающую, что Шансли таким образом просто успокаивает себя. «Вот и правильно. Денег у тебя и так много. Но не советую тебе все же бездельничать. Знаешь, как это развращает? Думаю, тебе надо чем-нибудь заняться. Ведь все это время ты жила на подачки брата. Но теперь его нет. А деньги тратятся очень быстро». По лицу Шансли было видно, что ей не очень-то нравится, что ей читают нравоучения, но возразить Тамаре, которая приютила ее и душевно обогрела после похорон единственно близкого ей человека, тоже не могла, тем более что деньги действительно быстро таяли…