Его птичка. Книга 2 - Любовь Попова

Я только и могу, что подчиняться его бешеному ритму и отдаваться во власть своих чувств.

Он прерывает поцелуй резко, и по глазам вижу, что, несмотря на мое признание, он все еще во мне сомневается.

— Аня.

— У тебя есть время меня выслушать? История длинная.

— Рассказывай.

Отхожу к кушетке, сажусь и поворачиваюсь к окну. Вспоминаю, что в тот день тоже светило солнце, да так ярко и ослепительно, как будто смеялось над моим горем. Ну конечно горе. Мне изменил любимый. Он покинул меня, а я отпустила его. И нет шанса на восстановление отношений, и существовать мне всю жизнь в серости и мраке.

Собственно, именно серость вошла в тот день в мою жизнь. Мир потерял свои краски, а каждый шаг отдавался болью в сердце.

— Ведь я знала, что это шаг не к тебе, — продолжаю я рассказывать замершему и внимательно слушающему Роме.

— Знакомо. Меня в тот день вообще накрыло, чуть в аварию не попал. Когда приехал в Питер, к скальпелю прикоснуться не мог.

Я смотрю на него, выражая взглядом, что мне очень жаль, но он качает головой и дает отмашку.

— Сначала ты.

Я начинаю вспоминать, как с дорожной сумкой завалилась домой, как терпела насмешки братьев. Но для них это нормально. Меня больше озаботила невольная улыбка на лице матери, когда я сказала, что между мной и Ромой все кончено.

— Мне как бы плохо, и твое лицо никак не выражает поддержку, — нахмурилась я и сложила руки под грудью, мрачно взирая на мать.

— Да, родная, извини, просто… В общем… Марк, Кира! — позвала она. — Сюда шагайте. Потом со своими девочками попереписываетесь.

— А что мы?

— А мы ничего, — пришли парни и уселись на диван, напротив матери, пока я так и стояла рядом.

— Ты тоже садись, у меня есть новость.

— Ты получила наследство?

— У нас будет новый папа? — притворно по-детски захлопал в ладоши Кира.

— На нас подали в суд?

— Хватит! — остановила перекличку парней мама, и я села рядом с ними, а она вдруг заметалась по комнате.

И пока она ходила, я смотрела, как легко развевается длинное, свободное платье вокруг ее коленей и бедер. Мама, от природы довольно худая, стала казаться мне поправившейся. Наверное, если не приглядываться, этого и не заметишь, но сам факт надетого балахона говорил о многом.

— Твоей матери сорок пять, — перебивает мой рассказ нахмуренный Рома.

Иногда прошу поверить в самое невероятное, но он сомневается.

— Ты будешь слушать или умничать?

Рома поднимает руки в знак того, что умолкает, и я, закатив глаза, продолжаю.

Я ляпнула тогда про залет, не подумав, со смехом. Братья, конечно, заржали, стали хохмить на эту тему, но вот по побелевшему лицу мамы я поняла, что попала в точку.

— Мама, как так-то?!

— Я поздно спохватилась, — объясняла она, заламывая руки, пока парни в недоумении переводили взгляд с меня на нее и обратно, словно наблюдая за игрой в теннис. — Думала, климакс наступил, а тут вдруг толчок в животе. Я-то его сразу узнала. Вы все в одно время толкаться начинали, помню, отец даже…

— А кто отец? — задал резонный вопрос Марк, а Кира, выругавшись, откинулся на спинку дивана.

— Охуеть, — не сдержался он снова, но на грязный язык было всем наплевать. Сейчас было важно другое.

— Он будет платить? — сразу задала я вопрос, потому что по взгляду матери поняла, что свадьбы не намечается.

— Он женат, и я не знаю его фамилии.

— Ебануться! — закричал Марк и вскочил. — Так сделай аборт! Нахрен нам это! Это же… А-а!

— А номер телефона у тебя его есть? — спросила я, стараясь, в отличие от Марка, не впадать в панику.

— Он его выключил.

— Зашибись, наша мама…

— Марк!

— Я тогда впервые ударила брата, да еще с такой силой, что он отлетел, представляешь? — с каким-то странным удовлетворением заканчиваю я рассказ. — Собственно, аборт делать было поздно, ну а роды были очень тяжелыми.

— И отсюда проблемы с сердцем, — подытоживает Рома и садится рядом со мной на кушетку, проводя пятерней по своим светлым волосам. — Дела… Как ты справилась-то?

— Ну, — смеюсь я. — Хреновастенько, как видишь, раз пришлось сиськами трясти и под Олега лечь.

Он тяжело вздыхает, перетаскивает меня к себе на колени, обнимая, защищая от всех невзгод. Одно присутствие рядом дорогого человека может внести в безнадежность луч света.

— Аня, что же… Маленькая моя. Ну, теперь все будет хорошо.

— С той лишь разницей, что трахаться придется с тобой, — цинично усмехаюсь я, хотя совсем не против, и Рома мне вторит улыбкой. Заставляет посмотреть в серо-голубые глаза, сейчас на удивление теплые.

— С той лишь разницей, что ты меня любишь.

Леля быстро идет на поправку, и теперь маму, вполне способную за ней ухаживать, поселили к ней в палату. Это, конечно, Рома организовал. Он вообще все организовывает теперь. Буквально окружает меня заботой со всех сторон, но самое смешное и несмешное одновременно, ужасное, если говорить откровенно, что сам не приближается. Я вижу его с глазу на глаз только пару мгновений, в которые его острый врачебный взгляд меня осматривает и тут же убирается в сторону.

Да, я просила дать мне свободы, но не так, чтобы совсем чужие люди. И не важно, что мама ему улыбается, а Леля называет Ломик, лично меня теперь его красивое лицо раздражает.

А что? Почему он не смотрит на меня? Почему не сказал, что уже определил парней на курсы для поступления в вузы, почему не сказал, что нашел садик для Лели и даже назначил массаж Тамаре Михайловне? Почему я обо все узнаю последняя?

А что, собственно, я сижу здесь и злюсь, когда можно спросить у него, потребовать, в конце концов, выполнения своих обязанностей по устному договору. Здесь — это у Кати в гримерке перед выступлением в клубе.

Раз Рома не хочет меня видеть, не хочет со мной разговаривать, то я пойду танцевать. Тем более Катя сказала, что у них намечается старый номер, без раздевания. Только страстные движения тела и кожаные штаны в облипку с лифчиком из той же ткани.

Пожалела я о том, что сюда пришла, как только музыка заиграла и нам дали команду выходить на сцену. Рома старается ради того, чтобы я здесь больше не появлялась, а я пришла, потому что мне мало его внимания. Потому что мне тупо скучно. Учеба еще не началась, а все заботы на себя взял он.

Но то чувство беспокойства было ничем по сравнению с холодным страхом, что меня теперь точно бросят, когда я увидела машину Ромы на стоянке.