Невеста чудовища - Екатерина Кариди

Она уже вся нервами изошла, когда он внезапно появился. С разбегу взлетел лестнице, на ходу обращаясь из громадного ящера человеком, и выкрикнул, вскидывая руки:

— Получилось! Получилось!

И тогда Геста, не помня себя от счастья и неимоверного облегчения, бросилась ему на шею. Смеясь и плача, целуя его в обе щеки.

Он неожиданности Зэйн застыл. Она смялась, залитые слезами глаза светились радостью. Она висела, уцепившись за его шею руками и… она ЦЕЛОВАЛА его…

Что-то лепетала, он не воспринимал, не слышал.

Надо было снять ее с себя отбросить, бежать. Но его словно парализовало. Не пошелиться.

Но тут Геста, почувствовав, что ним творится что-то неладное, вдруг остановилась, смущенно ойкнула и стала сползать, отпуская его шею.

Нет! Отпустить нельзя!

Он судорожно стиснул руки, прижимая к себе. Замер, вглядываясь в ее распахнутые глаза, и очень осторожно прикоснулся к приоткрытым губам. А потом просто пропал, утонул в ощущениях, забылся. Словно уплыл куда-то, где солнце, птицы, цветы… Счастье.

Выныривал медленно, тягуче. Заставляя себя вернуться. Прижал голову девушки к своей груди и затих, переполненный хмельной радостью, которой не знал названия.

Зэйн никогда прежде не целовал женщину.

Драл, трахал, насаживал на себя, а после, освободившись, выбрасывал, стараясь подавить чувство гадливости. Все его наложницы доставались ему после Гелсарта. Обносками отца считал он их. Ему бы не пришло в голову целовать какую-то из них. Да и им тоже. Женщины до истерики его боялись, какие уж тут поцелуи.

А сейчас Зэйна штормило от потрясения, дыхание разрывало грудную клетку, но…

НО! Он выпил этот глоток жизни и понял, что мир не рухнул. Что может взять немного счастья. Этого ему хватит. Хватит…

Пока. А потом что Бог даст.

Степные земли закончились, дорога пошла через лес. Ехали Лесарт с Солгаром и раньше не так, чтобы очень быстро, как будто никуда особо и не торопились, а теперь и вовсе пришлось сбавить темп. Лесарт был как всегда молчалив и в своей неизменно загадочной манере скользил взглядом по окрестностям, замечая что-то одному ему понятное.

Солгар уже привык молчать рядом с ним и делать собственные наблюдения. Сначала, чтобы не чувствовать себя совсем уж ущербным, из-за очевидного умственного превосходства наставника, а потом просто втянулся. Ибо наблюдать за миром, подмечать его детали интересно.

Но еще интереснее делать выводы.

В этот конкретный момент он размышлял, мысленно возвращаясь к разговору, произошедшему пару дней назад. Разговор снова зашел о прошлом, Солгара не отпускала эта тема. Хотелось все-таки достроить картину.

В принципе, в том, чтобы убить брата на охоте, царевич не видел ничего особо удивительного. Ради власти люди шли на большие преступления. Хотя, куда уж больше, чем братоубийство, но в этом вопросе Солгар мыслил масштабно. Для царства жизнь одного человека не имеет особого значения, если, конечно, это не жизнь правителя. Тут да…

Еще раз взглянув украдкой на Лесарта, подумал, интересно, что бы было, если бы трон занял он? Впрочем, зачем рассуждать о том, чего не было, гораздо важнее то, что было.

Воспоминаниями Лесарт делился неохотно, видимо, они доставляли ему боль. Солгар видел, что он пересиливает себя. Но царевича интересовало все, что касалось чудовища. И, конечно же, прошлого матери Гесты. Потому что не бросают люди все просто так и не исчезают из своей обычной жизни, чтобы потом сделаться рабынями где-то за тридевять земель от дома и умереть в безвестности и нищете. Для такого шага должна быть более внятная причина, чем просто какое-то туманное далекое предвидение.

Об всем этом он и спрашивал Лесарта два дня назад.

— И все-таки, — спросил царевич, морща брови. — Зачем Ивалион было скрываться несколько лет, забираться так далеко на север, она же могла просто укрыться в Салимском храме, где и жила до того? Кстати, а как она в Салимский храм попала? Ведь, я так понимаю, она была сиротой?

Лесарт странно глянул на него, пожевал губами и, проигнорировав его вопрос, спросил:

— Как по-вашему, царевич, от чего или от кого женщина может так скрываться?

— Ну… — начал Солгар, собираясь сказать, что причин может быть много.

И осекся, потому что Лесарт смотрел ему прямо в глаза, и в его взгляде светилась странная мысль, которую он, как ему показалось, прочитал.

— От мужчины, — пробормотал Солгар.

Лесарт кивнул и отвернулся.

— Которого она боялась, — Солгар продолжил мыслить вслух.

— Или любила, — тихо ответил Лесарт.

— Что?! — чуть не взвился царевич, когда до него наконец дошел смысл. — Она любила Гелсарта? Когда ж она успела? А вы?! Вы знали… все знали и… Любили ее.

— Я уважал ее выбор.

Горькая улыбка скользнула по губам наставника, отражаясь болью и странным светом во взгляде. Некоторое время царило молчание, потом царевич спросил:

— А ваш брат, Гелсарт, он знал?

— Нет.

И опять молчание. Но был еще один вопрос, сильно волновавший царевича.

— Наставник, скажите, вы потом, ну, я имею в виду, после… э… после вашей официальной смерти бывали в Киремосе? Видели властителя Гелсарта? Или чудовище?

Наставник выдохнул, поморщился, но сказал:

— Да на все три ваших вопроса.

— А ваш брат, он видел вас, знает, что вы живы?

— Нет, не знает.

Односложные ответы не слишком располагали к продолжению беседы, но Солгар решил проявить настойчивость.

— А чудовище? Вы видели чудовище?

Лесарт и на этот раз кивнул.

— Видел.

— И… какое оно?

— Оно? — вскинул брови наставник, хмыкнул и обернулся. — Его зовут Зэйн. Сейчас это должен быть молодой мужчина, который из-за наложенного на него проклятия не может обрести свою истинную суть.

И опять это было за пределами понимания царевича, вопросы посыпались из него, как из дырявого мешка.

— Но разве он не страшное чудовище, пожирающее людей?

Наставник искоса взглянул на него и ответил уклончиво:

— Насколько мне известно, людей он не ест, но да, его животная форма чудовищна.

Солгар некоторое время молча осмысливал сказанное наставником, потом наконец понял, что именно зацепило его.

— Так. Простите, мне надо уточнить. На кого же было наложено проклятие? Я думал на Гелсарта…

— Гелсарт стал бесплоден. А проклятие легло на Зэйна.

Царевичу показалось, у него язык отнялся. Спустя какое-то время он все же спросил: