Апокалипсис в мировой истории. Календарь майя и судьба России - Игорь Шумейко

Но перебрав истоки неприятия, все же следует напомнить, что эта обида, даже злость — это была лишь одна нота в аккорде. Другие, и часто более важные — ноты взаимного интереса, торгового, научного, человеческого.

Да, история — неостановима. И тем более, история европейцев, уже три тысячи лет как самого мобильного, подвижного отряда человечества. Да, десятью страницами ранее я мимоходом приводил такой сравнительный образ:

…В уютной кухне папы Карло, за прорванной картинкой оказалась целая страна. Однизадумались об этой стране (и о неизмеримости мира Божьего, непостижимости путей Его), а другиенегодуют (и по-своему, справедливо!), что кухня стала менее уютной… Ну и как же это сочетается с европейской мобильностью, с теми же «Великими географическими открытиями»? А в том-то и дело, что европеец в погоне за своим интересом (и не только примитивно-торговым! Была и огромная жажда познания!), да, он являл, порой — верх человеческой отваги и предприимчивости. Он готов был продираться сквозь неведомое, идти в ту же Азию. Но… он принципиально не готов, когда вдруг эта Азия сама приходит к нему. Все его величайшие экспедиции — плод ЕГО расчета, Но когда появляется Нечто, сметающее все расчеты — рациональная часть души его просто вопиет… и порой ломается. И подобные «моменты истины» связаны не только с «визитами Азии»! Его собственная европейская жизнедеятельность нередко заходила в такие тупики расчета, из которого своими европейскими силами было не выбраться. Например — всего три шага:

1) Рациональные, гуманные идеи Просвещения.

2) Французская революция, как, примерно — завод, фабрика по их реализации, от листов бумаги «просветительских» проектов — к железу, изделию. И…

3) Наполеон, как некое, выражаясь языком XX века, «средство доставки», мощный ракетоноситель для изготовленного продукта.

И все. Три последовательных шага по расширению «сферы рационального, царства разума»— приводят ситуацию к «Европе иррациональной». Талейран, еще будучи «наркомом иностранных дел» Франции на пике ее могущества, фиксирует: эти войны, эти бесчисленные победы — это просто сказка, которую нам рассказывает Наполеон.(И идет на тайную службу к царю Александру еще в 1809 году!)

А если без «сказок», то это был просто взрыв в лаборатории европейского рационализма.

Или еще три известных европейских шажка, заведших Европу в тупик:

1) Первая мировая война.

2) «Версальское усмирение».

3) Гитлер.

И каждый раз принимать в себя осколки этих взрывов… Или другое сравнение — вбирать в себя излишки яда… Это ближе к другому нашему случаю, с марксизмом. Тоже идея рациональная, объясняющая, истолковывающая. («Вся человеческая история — это борьба за материальный интерес».)И, однако ж, заводящая в полностью иррациональный, НЕобяснимый, НЕистолкуемый, как сказали бы программисты — необрабатываемый тупик.

Лет двадцать тому назад еще признавалось, что именно пример России, приявшей в себя весь яд «классовой борьбы» — подвигнул Запад к мирному разрешению социальных противоречий. Но не будем тут идеализировать — Россия обратилась к этой чаше яда, отнюдь не как Христос в Гефсиманском саду («…о, если бы Ты благоволил пронести чашу сию мимо Меня! впрочем не Моя воля, но Твоя да будет»)…или там, как Пастер, пробуя снадобье на себе по долгу ученого. О российских кризисах, влекущих к подобным принятиям яда, будет другой разговор.

А завершая тему европейского взгляда на Россию, я приведу оценки наиболее важных исторических персон, предварив их, правда, своими собственными гипотетическими предположениями об их восприятии нас…

Два значительных пространства были долгое время границами Европы, ограничивали, брали ее «в скобки» с Запада и Востока: Атлантический океан и Россия. Две великие глади суши и моря в одном были схожи для Европы: это было нечто огромное, что трудно, но все же можно преодолеть. Напряглись и построили аппараты, прорвавшиеся через Атлантику к Индии. И даже «фальш-стена», встреченная (Колумбом) на этом пути, его фальш-Индия, оказалась весьма ценным призом. Россия для значительной части этих устремленных тоже была пространством, неприятным своей величиной. Европейских купцов интересовал, прежде всего, транзит в ту же Индию, их мореплаватели гибли в Баренцевом море в поисках знаменитого «Северо-восточного прохода» к Китаю, к Островам Пряностей. Конечно, Архангельск кроме промежуточной стоянки выкатывал и свои товары, но все же, признаем, одна каравелла имбиря или корицы, стоила как целые караваны наших классических «льна, пеньки…».

И только вторым этапом пришло «положительное» восприятие окружавших пространств. Для Васко да Гамы, (как и для пассажиров «Титаника»), каждая лишняя миля Атлантики была минусом(он потерял два из четырех кораблей, но на своем, вернувшимся — озолотился)… А вот собственно атлантическая рыба стала какой-то ценностью 250 лет спустя.

Может, некоторым покажется странным это сопоставление России и Атлантического океана, но подобие, по-моему, в этих слоях, этапах постижения, в самом первом восприятии, где великость (или просто величина) осознается, как фактор отрицательный. Преодолеваемое враждебное пространство.

Вехи восприятия

Известен папский посланник Антоний Поссевино в 1581/82 в Россию. Его миссия, зондаж возможностей объединения церквей, кончается, разумеется, неудачей, но: «Несмотря на все трудности, которые стоят на пути введения католицизма в России, для достижения этой цели не следует пренебрегать никаким средством, ибо Россия, благодаря своему географическому положению, предлагает несравненные возможности для распространения христианства в Азии».

То есть мы — средство, но и не Азия — а «дорога в Азию». Другой «козырь России» — и опять внешний, привходящий. Хроническая работа, создание антитурецких коалиций, конечно, не обходит Россию. Здесь первенствуют венецианцы, их посланник Джакомо Зоранцо, отмечает: «…большая часть населения Балкан принадлежит к греческой церкви и поэтому подчиняются Великому князю Московскому» (1576). Конечно же, преувеличение (с подчинением). «Глядя из Венеции».

Англичанин Вальтер Ралей в трактате «Максимы о государстве» приводит Московское государство на исходе — как прототип тирании. XVI век, у нас Иван Грозный. Но ближе (в географическом и военном отношении) других к царству Грозного лифляндскиие немцы. «Московская страна и правление» Гайнриха фон Штадена имеет приложение — проект нападения на Московию.

Но Мартин Лютер в памфлете против папы (1520): «Русские и московиты… эти также являются христианами, а не еретиками потому только, что не дают беспрерывно спускать с себя шкуру».

Еще с протестантского фланга. Губерт Лангет пишет Кальвину, имея в виду Москву: «Если какое-либо царство в Европе должно возрастать, так только это» (сентябрь 1558 года).

Здесь, ускоряя развитие сюжета, перейдем от первоисточников к безупречно их у суммирующему, плюс выдающему тонкий анализ Дитеру Гро: