Женщины Парижа - Летиция Коломбани

Именно эти слова Альбен сказал последними той, с кем он разделил жизнь, своей «воительнице», «воинственному ангелу», готовившемуся сложить оружие, своему «солнцу», которое никогда не переставало сиять и чьи лучи теперь угасали в майских сумерках. И еще он сказал ей, что она была достойным бойцом и теперь имеет право на отдых. Альбен пообещал, что он очень скоро последует за ней, что ему нужно всего несколько лет, чтобы довершить их общее дело, построить два новых приюта, которые они вместе запланировали воплотить в жизнь.

И вдруг он увидел свою Бланш преображенной. Она была по-прежнему рядом с ним, но перед ним лежало не слабое и умирающее тело, а стояла юная двадцатилетняя женщина в офицерской форме, гордая и смелая. Она стояла рядом с ним на проселочной дороге. Посмотрев на Альбена, она улыбнулась ему, прежде чем оседлать велосипед со смешным огромным передним колесом.

Тогда рука Бланш тихо выпала из его руки, и вся она исчезла в потоке последних лучей умирающего солнца.

Бланш скончалась 21 мая 1933 года. В своей униформе салютистки она ушла в иные миры, чтобы вести там новые битвы.

Траурная церемония прошла 24 мая в большом торжественном зале Дворца. Альбен не мог представить, чтобы последняя дань уважения жене могла быть отдана где-то в другом месте. Если некоторые битвы стоили целой армии, то это лучше всего было применимо именно к Бланш. И она должна была находиться тут, в этом здании, которое воплотило силу ее воинственности. Альбен покрыл стены Дворца не черными, как положено в таких случаях, а белыми полотнищами. Он не хотел никакой черноты, ни в коем случае, только не в этот день. Не хотел он и цветов, венков и прочих погребальных атрибутов. Он знал, что Бланш никогда бы этого не пожелала.

Единственным букетом, украсившим гроб, был букет маленькой девочки лет семи, которая положила на него небольшой пучок полевых цветов, собранных ей самой. Эта девочка и была тем ребенком, которого Бланш решила спасти от падения в бездну, построив для нее Дворец.

На траурную церемонию собрались все обитательницы приюта. Явились все, даже самые немощные, которых пришлось поддерживать другим. Сотни людей покинули свои этажи, комнаты, кухни, коридоры, спустившись по главной лестнице и заполнив собой большой зал, расположенный на первом этаже, где обычно проводились елки и разные торжества. Зал был набит битком, всем войти не удалось. Толпы женщин стояли везде: в приемной, в большом фойе, даже на улице. Кого тут только не было, здесь объединились в едином порыве благодарности представители всех религий, всех наций: салютисты, протестанты, иудеи, католики, вольные мыслители всех разновидностей, друзья Бланш, ее поклонники, писатели, ученые, чиновники, политики, светские львицы, простые работницы, проститутки… На похоронах Бланш были представлены все классы общества и все сословия – от самых могущественных до самых обездоленных.

Вплоть до окончания прощания с покойной толпа не двигалась с места, а затем тронулась, сопровождая по обе стороны траурный кортеж к Лионскому вокзалу. Гроб несли Альбен с сыновьями.

На словно вымерших улицах автомобилисты с недоумением смотрели на эту странную похоронную процессию, в которой участвовал весь округ – от префекта до последнего клошара.

Бланш была похоронена в деревушке Сен-Жорж-ле-Бен департамента Ардеш, где ей нравилось «приходить в себя», как она об этом говорила, то есть молиться и черпать силы. В этом «храме под открытым небом», как она любила его называть, могила ее была обращена к восходящему солнцу. Согласно последней воле покойной, на камне было написано изречение из Книги Иова, то самое, что было ей так дорого на протяжении всей ее жизни.

Но если тело Бланш и нашло себе здесь вечный покой, то душа ее пребывала в другом месте, и Альбен это знал. Ее душа оставалась в приюте, в его коридорах, в торжественном зале, в комнатах, в каждом уголке Дворца. Она была в каждой женщине, которая там жила, во всех тех, кто еще придет туда однажды, чтобы укрыться от нищеты. История не сохранит ее имени. Мир быстро забудет, кем была Бланш Пейрон. Но так ли это важно? Ведь она прожила жизнь не ради славы. На свете останется то, что ее переживет, – ее Дворец. Он будет противостоять времени и простоит на земле еще долгие годы. Это и есть ее великое наследие. А остальное для Бланш не имело никакого значения.

Остальное, впрочем, и при жизни ее никогда не интересовало.

Париж, наши дни

Письмо пришло незадолго до Рождества. Длинный тонкий конверт, формат чуть больше обычного, в каких обычно приходили деловые письма. Сальма сразу выделила его из всех в стопке корреспонденции, пришедшей во Дворец тем утром. Она немного полюбовалась на элегантно выписанные буквы, ощутила в руке благородную тяжесть бумаги.

Письмо, отправленное на адрес Дворца, предназначалось для Солен. И пришло оно из другого дворца, находившегося далеко отсюда, где обитали настоящие коронованные особы.

Как только Сальма ей его передала, Солен тотчас же догадалась, что содержалось в конверте. Она разразилась недоверчивым, но звонким и счастливым смехом, который заполнил все пространство приемной и большого фойе. Несколько секунд подряд Дворец оглашался этим радостным смехом, брошенным в лицо всем несчастьям на Земле, словно горсть конфетти. Давно уже с губ Солен не слетало столь безудержного, столь безмятежного смеха.

Она не стала открывать конверт, так как считала себя не вправе. Она бросилась бежать по коридорам, спеша передать его той, кому оно предназначалось: ведь ее собственная роль сводилась всего лишь к роли посредницы.

Цветана как раз выходила из своей квартиры, когда перед ней возникла фигура Солен с письмом в руке – взволнованной, запыхавшейся, возбужденной, как ребенок в ожидании подарка. С удивлением на нее посмотрев, Цветана взяла конверт, который та ей протягивала. Она едва взглянула на письмо с печатью Букингемского дворца наверху, прежде чем сунуть его в свою сумку-тележку, и продолжила путь, не произнеся ни слова, даже не поблагодарив молодую женщину. Солен так и осталась стоять, уронив руки вдоль тела, посреди коридора, не в состоянии прийти в себя от изумления.

Она вдруг подумала, что эти женщины никогда не перестанут ее удивлять своим поведением. И, честно говоря, ей это даже нравилось. Здесь не действовали никакие четкие правила, карты постоянно перетасовывались, перераспределялись. А жизнь постоянно подбрасывала все новые и новые сюрпризы.

Вернувшись в большое фойе, Солен увидела группу женщин, собравшихся вокруг Бинты. Здесь было полным-полно африканских мамаш, которые, сгрудившись над Бинтой, передавали из рук в руки какую-то фотографию. Причем каждая старалась ее прокомментировать. Увидев Солен, они тут же расступились, давая ей дорогу. Глаза Бинты сверкали, когда она протягивала ей снимок.

«Это он, – сказала она. – Мой сынок. Он мне написал».