Лабиринт тайных книг - Паоло Ди Реда

Катрин Сеймур-Морсо

Кроме письма, в пакете старинная шкатулка, обитая синим бархатом, сильно обветшавшая. Раймон открывает ее почти со страхом. Внутри — маленький золотой серп, чуть потемневший от времени. Небольшой кусочек луны, который на миг завораживает Раймона. Он прекрасно знает, что это такое. Этот маленький полумесяц необходим для совершения ритуала. К сожалению, не он был избран в тот вечер перед собором Нотр-Дам. Жрица — Жаклин. Раймон понял это, когда она сказала, что была на могиле Джима Моррисона и прочла эпитафию — первые строки Книги Истины. Разумеется, эта фраза была прочтена тысячами людей, посетивших знаменитую могилу, и все могло быть просто совпадением… но Раймон чувствует, что прав и что его долг — помочь Жаклин. Настал момент привести девушку туда, где ее ждут.

Нужно действовать быстро. Времени мало, и очень важно не пропустить ни одного шага. Его задача — та же, что была у его отца, Альдуса Сантея, тридцать лет назад. Тогда все закончилось полным провалом… Альдусу следовало направлять Джима Моррисона. Он предоставил ему свой дом на улице Ботрейи, тот самый, где сейчас укрылась Жаклин. В этом доме умер Джим, и Альдус Сантей, образованный, утонченный человек, не слишком удачливый художник, впал в глубокую депрессию. Раймон помнил это. Он был еще совсем мал, но до сих пор у него перед глазами лицо плачущего отца. Каждый день, в немом отчаянии… Тяжелое испытание для ребенка — видеть отца рыдающим. Мир сразу теряет все ориентиры.

Но Альдус смог наладить отношения с сыном. Они стали очень близки, и однажды Альдус доверил ему секрет, который Раймон хранил всю жизнь. Он ждал его осуществления, не теряя надежды.

В тот момент, когда отец посвятил его в тайну, Раймон был еще совсем юным! Он не понимал, что и эта тайна, и гигантская картина, что писал отец, станут его наследством. Он понял это в тот миг, когда увидел, что мать застыла возле ванны, где лежал отец в луже собственной крови, в той же ванне, где закончил свои дни Джим Моррисон.

С тех пор для Раймона понятие судьбы стало неразрывно связано с кровью. И именно с этого момента Раймон начал ждать дня, когда он сможет раскрыть секрет, оставленный ему в наследство отцом. Ему нужно было освободиться от этого груза.

Прошло больше шести лет после смерти Джима. Шесть лет, в течение которых Альдус пытался вырваться из тисков депрессии, но, когда начался его медленный спуск в ад, жена не выдержала и ушла от него, забрав сына.

Альдус понял, что лишь живопись, лишь любовь к искусству может спасти его. И на какое-то время это ему помогло. Его захватила работа над огромной, поглощавшей все его духовные и физические силы картиной. И даже призрак Джима, преследовавший его в доме на улице Ботрейи, казалось, помогал ему. Но как только картина была закончена, Альдус почувствовал еще большую опустошенность и понял, что он всегда будет на краю бездны, — ему нужно постоянно искать какую-то цель, желательно недосягаемую. Альдусу потребовалось шесть лет, чтобы закончить картину, и ему снова захотелось перечитать дневники и записки Джима. Поставив на проигрыватель пластинку с оперой Беллини «Норма» в исполнении Марии Каллас и перечитав дневники, вдруг четко осознал все совпадения и пришел в отчаяние, что не догадался обо всем раньше. Сейчас он снова готов был двигаться к главной цели своей жизни. В дневниках Джим ясно указал, кто будет его преемником.

Музыка — это путь.

Сердца достигнет песня.

Прежде чем время обманет души

и заберет их в плен,

Слушай голос,

который никто не слышит.

Он звучит из моря сквозь века.

Прислушайся,

остался лишь слабый звук,

раненый, полный страха.

Помоги взойти на хрустальный корабль,

Верни его в прошлое,

в море, где пепел еще не нашел пристанища.

КАТА TON ΔAIMONA EAYTOY.

Возможно, Джим сам не знал точно, о чем пишет. В дневнике стояла дата: «Июль 1971 г.». И это была первая страница — значит, она соответствовала первому июля. В тот день у Джима случился сильнейший спазм легких и он упал на улице. С того момента он был словно сам не свой.

Альдус прекрасно помнил, как Джим попросил его сходить с ним в кино: «Не хочется оставаться одному дома». Они отправились в кинозал, где шел вестерн с Робертом Митчемом. Джим заснул, а когда фильм закончился, Альдус никак не мог разбудить друга. Он даже испугался: ему показалось, Джим не дышит. Альдус сильно встряхнул его. Джим пришел в себя и неожиданно сказал: «Ал, дочитай эту книгу с кем-нибудь другим, с тем, кто уже знает греческий. Я больше не в состоянии двигаться дальше. Хочу только спать».

«С кем-нибудь, кто уже знает греческий…» — эти слова вдруг прозвучали в голове Альдуса яснее ясного. Преемник! Так было всегда: каждый раз, когда человечество должно было сделать выбор, появлялся человек, который указывал, какой дорогой пойти, чтобы вывести мир из тьмы.

Запыхавшийся Альдус помчался на авеню Жоржа Манделя, к дому божественной Марии Каллас. Да, только она могла исполнить миссию, с которой не справился Джим. Альдус просмотрел фамилии всех живущих в доме, нашел имя «Мария Каллас», позвонил. Стоял долго, но услышал лишь жалобный лай собаки. Он решил подождать, присев на ступеньку, однако спустя час вынужден был уйти. Он не знал, что Марии Каллас в этом доме больше не было. Только ее тело, лишенное жизни.

Он узнал об этом лишь на следующий день из газет.

Альдус утратил надежду, он больше не видел никакого смысла своей жизни. Его вновь охватила глубокая депрессия. Его миссия оказалась неосуществимой. Кто-то другой должен взять ее на себя, а он сдался тем же демонам, которые уничтожили Джима и Марию.

Когда его сын вошел в ванную дома на улице Ботрейи, она была вся в крови. Раймону показалось, что эти мазки красного цвета — цвета насилия — стали последней попыткой отца закончить рисунок какого-то мистического парусника.

В Новом Орлеане стояла ночь полнолуния. Катрин Сеймур-Морсо, ужинавшая на веранде с внучкой Жаклин, была необычно тихой и не отрываясь смотрела на огромную луну, освещавшую озеро.

— Сегодня вечером не могу не думать о ней. Уже два года, как я хочу рассказать тебе эту историю.

— Какую историю, бабушка?

— О моей очень близкой подруге. Знаменитой и прославленной. Но начну я не с тех времен, когда она уже стала известной, а с тех, когда она была маленькой девочкой. Ведь чтобы понять кого-нибудь, нужно узнать про его детство.

— Она была маленькая, как я, бабушка?

— Нет, мое сокровище, меньше тебя. Я видела ее, едва она только родилась, а мне тогда было почти столько же лет, сколько тебе сейчас.

— Восемь?