Заложница любви - Оливия Уэдсли

Потом глухой звук удара, потом протяжный стон, и Жюльен зашатался на месте, поскользнулся и упал прямо головой на мраморный пьедестал статуи, обагряя ее своей кровью. Это была изящная колонна, с высоты которой смотрел улыбающийся Эрос. Сара увидела, как непорочная белизна мрамора окрасилась кровью.

Она робко подошла к Жюльену, опустилась перед ним на пол и заглянула в его неподвижное лицо; потом положила к себе на колени его голову, ту самую белокурую голову, которая еще так недавно покоилась на груди… волосы так густо росли на затылке… она любила трепать их и дразнить ими Жюльена… «Точно бобрик», – говорила она.

Неясные мысли вихрем кружились у нее в голове… надо воды, чтобы смыть кровь с пьедестала, надо бинтов…

– Жюльен, – шептала она не переставая, – Жюльен…

Чья-то тень легла на фигуру Жюльена; она испуганно оглянулась; пестрые флаги снова замелькали перед глазами, а когда она их открыла, перед ней стоял Доминик Гиз.

Он выглядел совершенно убитым; казалось, что ужасный удар превратил его в камень.

Не обращая внимания на Жюльена, он прямо направился к Кэртону и заглянул ему в лицо. Потом вернулся к Саре.

– Кэртон мертв, – прошептал он одними губами, не спуская с нее угрожающего взора. Потом бросился к двери и запер ее на замок, подбежал к окнам, задвинул засовы и до половины спустил жалюзи. В комнате стало темно.

Он оттолкнул Сару от Жюльена; сквозь шелковый шарф, которым она обмотала его голову, сочилась кровь.

Гиз обмакнул свой платок в воду из-под цветов и до тех пор тер им мрамор, пока не осталось и следа крови.

Только тогда он снова обернулся к Саре.

– Его карьера и жизнь разбиты… из-за вас… – прошептал он.

Она в отчаянии хваталась за него своими дрожащими руками, но он оттолкнул ее от себя так грубо, что она чуть не упала. Его голос донесся до нее, словно через густой туман.

– Вот до чего вы его довели… это расплата за ваше тщеславие… но платить пришлось им… ему…

Он подошел к ней еще ближе и поднял руку, словно собирался ее ударить.

– Что вы собираетесь говорить?

Она с ужасом глядела на него, подавленная обвинением и чувствуя, что поддается его непреклонной воле; он словно гипнотизировал ее.

– Неужели Жюльен будет за вас расплачиваться?

– Нет, – воскликнула Сара, – я расплачусь сама, во имя моей любви!

Тогда он начал быстро шептать:

– Время не терпит! Колен поблизости. Я сейчас позову его, и мы вынесем Жюльена. Никто не подозревает, что он вернулся, кроме вас.

Где-то пробили часы; далеко-далеко, на проселочной дороге, раздался стук телеги, нарушая полуденную тишину.

– Понимаю, – ответила Сара.

Гиз в последний раз взглянул на нее, потом осторожно пролез в окно и исчез. Она осталась одна с Жюльеном и Шарлем. И Шарль был мертв.

Он любил ее, и она тоже когда-то любила его, по крайней мере, он утверждал это. А Гиз только что сказал, что она играла с ним тщеславия ради.

Неужели он жертва ее тщеславия? И убил его Жюльен; Жюльен – убийца…

Нет, никогда! Тот самый Жюльен, который целовал землю, по которой она ступала?.. Это было вчера в сосновой роще… он стоял перед ней на коленях…

Гиз опять появился тем же таинственным путем, в сопровождении высокого человека, который при виде тела Шарля совсем растерялся.

– Графиня имела столкновение с Кэртоном, – сказал Гиз, – в результате Кэртон умер. Жюльен покинул замок час тому назад, вы слышите? – повернулся он в сторону Колена.

– Да-да, – пробормотал Колен, – я слышу.

Он смотрел на Сару с отвращением.

– Вы подтверждаете сказанное? – обратился Гиз к Саре повелительным тоном. – Ну а теперь…

Он нагнулся к Жюльену и приподнял его; Жюльен застонал. Сара слабо вскрикнула.

– Боже мой, – шептал Колен, – Гиз…

Но Гиз решительно направился к окошку, изнемогая под тяжестью своей ноши, и ударом ноги распахнул его; они оба перелезли на террасу, спустились в парк и скрылись в тенистой аллее; потом хлопнула калитка, затрещал мотор, потом все стихло.

Сара стояла около колонны; как чист был мрамор, ни единого пятнышка! Ее взгляд упал на Шарля. Она бросилась к звонку и так неистово зазвонила, что пестрый шнурок остался у нее в руках.

Прибежавшие слуги нашли дверь замкнутой; они стучали в нее кулаками, а Сара смеялась: игра в прятки, и им ни за что не отыскать ее!

Но вот брякнуло оконное стекло, с треском взвились жалюзи, весь дом сбежался на террасу.

– Входите, входите же! – крикнула им Сара.

– Он умер, – прошептала она, протягивая руку по направлению к лежавшей на полу фигуре. – Я его убила.

В сердце глубокие раны

Часто наносит любовь,

Злая жестокость судьбы

Леденит нашу кровь.

Лоренс Хусмэн

Общество мгновенно распалось на два лагеря, и только незначительная группа оказалась на стороне Сары; но эта группа готова была отстаивать ее до конца, какое бы преступление она ни совершила. Позади этих лагерей были приливы и отливы сочувствия широкой публики и прессы; некоторые газеты сделали своей рекламой настойчивую защиту женщины, единственное преступление которой заключалось в охранении своей чести от насилия.

Колен ухватился за это, как за якорь спасения.

– Да, да, – твердил он в лихорадочном волнении, – мы будем придерживаться этой линии.

Он был совершенно разбит как нравственно, так и физически и даже похудел за это время. Его терзали сомнения: тысячу раз он был готов во всем сознаться, но свидетельство против Жюльена было бы свидетельством и против него самого, и это его останавливало. Он не переставая проклинал образ действий старого Гиза, но был сам слишком запутан в этой истории. Ведь он не только помог вынести Жюльена из замка, он раздобыл яхту, на которой Гизу удалось увезти сына из Франции. Так как решительно никто не подозревал о помолвке, о Жюльене даже не вспомнили. Он был в безопасности.

– В полной безопасности, – не без горечи сказал Колен Саре.

Впрочем, эта безопасность далась не дешево, потому что Лукан сразу заподозрил что-то неладное.

– Почему вы меня не вызвали? – настойчиво допрашивал он Сару. – Почему? Так просто было протелефонировать мне, что у него сердечный припадок. Так оно и было на самом деле, и я не допустил бы огласки! Кэртон был конченый человек, малейшее волнение должно было доконать его, я могу в этом поклясться.

Он пытался оказать давление на местного доктора, напыщенного толстого человека, который кичился своим званием и отстаивал свою правоту даже перед Луканом, этой парижской знаменитостью.