Созвездие Весов, или Рыцарь падшей королевы - Диана Кирсанова

Березнева появилась даже раньше, чем он ожидал – вошла в дверь, размашистой мужской походкой прошла по коридору и, не снимая черной кожаной куртки, не спросив «кто последний?» и ни с кем не поздоровавшись, проследовала прямиком в кабинет номер семнадцать, возле которого сидело особенно много пациенток.

– Куда?! По очереди надо! – крикнули ей в спину.

Но Наталья даже не оглянулась.

Некоторое время Валька созерцал белую дверь с косым ромбиком «Каб. № 17» посередине. А потом, стараясь сделать это как можно незаметнее, вышел из консультации и через минуту зашел обратно – но уже с шумом, уверенно переступая через ноги сидящих, и точно так же уверенно потянул на себя дверь семнадцатого кабинета.

Расчет у него был очень простой. Ни разу не бывая на приеме у гинеколога, Валька тем не менее сознавал: никто не расставит гинекологическое кресло сразу у входа, и потому кабинет врача как минимум должен иметь нечто вроде «предбанника».

Так и оказалось.

– У меня там жена! – сказал Валька какой-то тетке со злобным лицом, которая попыталась было преградить ему путь. – Какая еще очередь, бабуся?! Я со своими делами к другому врачу хожу!

По счастью, а это было действительно везение, дверь в семнадцатый кабинет открывалась бесшумно. Шагнув за порог, Валька оказался ну если уж не в «предбаннике», то в некоем небольшом помещении, смежном с собственно кабинетом, где велись приемы. В нескольких метрах от него виднелась перетянутая марлей больничная ширма, за которой двигались две тени. В первом, тонком и гибком силуэте, он узнал Наталью Березневу. Второй, судя по всему, принадлежал врачихе.

Нагнувшись друг к другу, обе женщины вполголоса о чем-то беседовали.

Стараясь не скрипеть ботинками, он встал у стены, разделяющей обе комнатки, и навострил уши.

– Не знаю, Наточка, не знаю, не знаю… я звонить никого не просила – это, наверное, девочки из регистратуры что-нибудь перепутали, девочки. Спросить могу, могу спросить, но, мне кажется, не надо. Разговоры могут начаться, разговоры. А так никто ничего не подумает: пришла ты ко мне на прием, я тебе в карточку чего надо записала, и все, и все. Так что ты успокойся, Наточка, успокойся. Ничего страшного, ничего.

Этот голос, часто повторяющий одни и те же слова, принадлежал врачихе. Можно было зажмуриться и легко представить, как она выглядит: круглая полная женщина, похожая на наседку. И интонации у нее были соответствующие – мягкие, с каким-то подкурлыкиванием.

– И все же тревожно мне как-то, Марья Федотовна, – тоскливо ответила ей Наталья Николаевна. – Кто позвонил, зачем позвонил, откуда? А если кто узнал?

– Ну, милая, если ты ни одной душе не говорила, так и никто тогда не узнал. Потому что я – сама знаешь, могила. Я сама себе не враг, не враг сама себе. Один клиент соскочит – другие начнут отваливаться, другие. А у меня семья. Трое деток, трое. И всех кормить надо, кормить. На зарплату врача нынче, сама знаешь, не проживешь. Мы эту базу, ну вот, чтобы всех женщин, таких, как ты, с большим трудом создавали! По ниточке, по знакомству. И никто не хочет, чтобы в один прекрасный день все вот так раз – и рассыпалось. Никто не хочет!

– А у той, ну… у этой женщ… девушки… У нее… Как она?

– Здорова, Наточка, здорова. Деньги от тебя ей регулярно передаю. Фрукты-овощи она покупает, витаминится. Да ты не беспокойся. Недолго ждать осталось, недолго. Еще месяца три-четыре – и будем тебя в декрет оформлять, в декрет. Ты уже того, сама-то. Хоть животик себе какой накладной сделай, ну так – чтобы на работе или где подумали, что округлилась ты. Опять же, надо, чтобы разговоры, разговоры не пошли.

– Ладно… Придумается что-нибудь. Ох, Марья Федотовна! Страшно как! А вдруг она передумает?!

– Не передумает, не беспокойся. Не нужен ей сейчас ребятенок. Не нужен. Она замуж собирается. А тот, ну, за которого замуж, ребенка не хочет. Не хочет – просто категорически. Так что ты не беспокойся. Твой он будет, ребенок. Твой.

– Знаете как бывает – родит, к груди поднесут, и передумает она….

– Ну уж нет, такого не будет. Не поднесут ей. Как родит – сразу заберем и не покажем даже, не покажем. За это ты нам и деньги плотишь – чтобы все четко, четко чтобы все.

– Марья Федотовна, а вы ее наблюдаете? Вдруг какая патология, знаете, бывает же!

– Наточка, ты думаешь, куда пришла? Ты к врачам пришла! Мы не барыги, ты что, дорогая моя, не барыги мы! Если за что взялись – сделаем как в ажуре. И за ходом беременности проследим, чтобы, значит, плод был нормальный, и даже на сохранение положим, если что. Карточка на нее заведена – только на твою фамилию, а все данные ее, и на прием регулярно приходит, регулярно. Не переживай, Наточка, все будет в полном порядке, в полном.

Женщины продолжали негромко разговаривать, склонившись друг к другу, но было уже понятно, что больше ничего ценного услышать не удастся. Но Валька и без того стал обладателем очень ценной информации: судя по всему, Наталья Березнева не беременна, а только желает, чтобы ее за таковую принимали. Вероятно, она вообще не может иметь детей – иначе для чего же такие сложности? – и наняла, или… как сказать? договорилась, ну в общем, нашла женщину, которая согласилась бы родить для нее ребенка.

И вся эта операция, в которую вовлечены врачи женской консультации, проводится в глубочайшей тайне. Да, и база! У всех них есть какая-то база! Наверное, сведенный воедино файл с информацией о женщинах, жаждущих материнства, и о суррогатных, или как там они называются правильно, матерях, которые желают задорого продать свою способность родить!

Это было уже кое-что.

На цыпочках, все так же стараясь не скрипеть ботинками, Валька вышел из кабинета и осторожно прикрыл за собой дверь. Ожидающие своей очереди пациентки уставились на него, как на первого врага человечества.

Но у него уже созрел план, и для его осуществления Валька готов был пересидеть и эту очередь, и – для подстраховки – еще и следующую. Что он и сделал, хотя для этого понадобилось сидеть на дерматиновом диванчике и смотреть в потолок добрых два часа.

Но потом, когда рабочий день женской консультации подошел к концу и длинные, похожие на клистирную трубку коридорчики опустели, из кабинета номер семнадцать показалась круглая фигура врачихи Марьи Федотовны.

Одетая в простой кожаный плащ турецкого производства, с накинутой на голову шалью-«паутинкой» и переброшенными через руку ручками огромной сумки типа «кошелка старая, потертая», она смотрелась совсем просто – ни дать ни взять бабушка, которая выкатилась с работы и сейчас отправится в детский сад за внуками.

Оглянувшись по сторонам и лишь на секунду остановив равнодушный взгляд на Вальке, который теперь сидел на диванчике, весь подобравшись, как для прыжка, Марья Федотовна закрыла кабинет, опустила ключ в карман, прихлопнув его рукой, и покатилась к выходу.

На улицу они вышли вместе: Валька даже попридержал стеклянную дверь, пропуская врачиху вперед, но и этим он не привлек ее внимания; Марья Федотовна заметила, что странный молодой человек идет за ней след в след только тогда, когда оба они прошли уже чуть не два квартала.