Весь Рафаэль Сабатини в одном томе - Рафаэль Сабатини

Бельгии до Средиземного моря в то время представляла собой сплошной военный лагерь, Андре-Луи должен был столкнуться с немалыми трудностями при ее пересечении. Этот вывод косвенно подтверждается тем, что в столицу Сардинского королевства он приехал лишь в начале апреля. Как раз в это время сторонники Робеспьера, судьбу которых он еще недавно держал в руках, одержали победу над своими соперниками и стали полновластными хозяевами Франции. Большая голова Дантона скатилась в корзину палача, а Робеспьер при поддержке своих приспешников Сен-Жюста и Кутона основал грозный триумвират, власть которого была абсолютнее власти любого монарха. Никогда еще реставрация монархии не казалась столь далекой.

Турин, первоначальная цель путешествия Андре-Луи Моро, оказался лишь остановкой в пути. Там Андре-Луи узнал, что граф Прованский не нашел надежного пристанища при дворе трусоватого тестя и после долгих унизительных просьб вымолил разрешение обосноваться в Венецианской республике, а именно в Вероне. Это разрешение было получено в результате переговоров, которые вели от имени регента Россия и Испания, взявшие на себя обязательство обеспечить его в скором времени постоянным политическим убежищем.

Его высочество получил приглашение «самой мирной республики» на довольно жестких условиях. Он обязался не предпринимать действий, которые ставили бы под сомнение ее строгий нейтралитет. Принятый им титул регента там не признавался, и, более того, ему отказывали в почестях, обычно воздаваемых особам королевской крови.

Подчинившись этим требованиям, принц принял титул графа Лилльского и поселился в летней резиденции патрицианского семейства Гаццола, близ капуцинского монастыря в предместье Вероны. Это была простая, скромная вилла, утопавшая в жасмине и клематисах.

Его маленький двор остался почти неизменным со времен Хамма. Его по-прежнему составляли граф д’Аваре, граф д’Антрег, двое секретарей, одним из которых был граф де Плугастель, врач господин Колон и четверо слуг. Прочие придворные, последовавшие за принцем в изгнание, поселились в городских гостиницах. Здесь, как и в Вестфалии, принц испытывал острую нужду в средствах, отчего ему приходилось вести весьма умеренный образ жизни — обстоятельство отнюдь не радостное для человека, так любившего пиры и увеселения.

Получив в Турине эти сведения, Андре-Луи снова отправился в путь. Дорога пролегала через Пьемонт и плодородные равнины Ломбардии, которые весна уже покрыла роскошными зелеными коврами. Наконец в один из апрельских дней он прибыл в прекрасный древний город и, запыленный, утомленный продолжительной скачкой, спешился во внутреннем дворике гостиницы «Две башни», располагавшейся на Пьяцца-деи-Синьори.

Едва Андре-Луи ступил наземь и передал конюху поводья, из дверей гостиницы вышла на прогулку дама в длинной бордовой накидке и черной широкополой шляпе. Увидев Моро, она пошатнулась и замерла как вкопанная у крыльца.

Андре-Луи тотчас узнал госпожу де Плугастель, несмотря на то что лицо ее побледнело, рот приоткрылся, глаза расширились, а брови взлетели вверх. Трудно было определить, чего в этом лице выразилось больше — изумления или страха.

Для Андре-Луи эта встреча тоже оказалась неожиданной, но не слишком его удивила. Присутствие в городе госпожи де Плугастель было вполне естественным, и он собирался увидеться с нею перед отъездом.

Он снял шляпу и, пробормотав «сударыня», низко поклонился. В ту же минуту графиня вышла из оцепенения, промчалась мимо хозяина гостиницы и вцепилась в приезжего обеими руками.

— Андре-Луи! — воскликнула она с радостью, к которой примешивалось недоверие. — Андре-Луи! Это ты!

Неподдельная нежность в голосе графини тронула Моро, но, испугавшись, что она сейчас расплачется, он ответил подчеркнуто спокойным, ровным голосом:

— Я, сударыня. Кажется, мой приезд — большая неожиданность для вас.

— Неожиданность? Ты сказал — неожиданность? О господи! — Она как будто не знала, плакать ей или смеяться. — Откуда? Откуда ты взялся?

— Из Франции, разумеется.

— Разумеется! Боже мой! Восстал из могилы, а говорит: «Из Франции, разумеется»!

Тут настал черед Андре-Луи онеметь от изумления. Графиня взяла его под руку.

— Пойдем, — сказала она и едва ли не силком потащила его внутрь. Хозяин гостиницы в недоумении пожал плечами и заявил конюху, что все французы не в своем уме.

Графиня провела Андре-Луи по темному коридору с неровным полом в просто обставленную, но довольно просторную гостиную. На каменном полу лежал потертый коврик. Потолок был разрисован грубыми фресками, изображавшими цветы и фрукты. Скудную мебель темного ореха украшала незатейливая резьба. Высокие окна, увитые буйной растительностью, выходили в залитый солнцем сад.

Моро остановился в центре комнаты, чувствуя себя неловко под жадным, бесконечно счастливым взглядом госпожи де Плугастель. В следующее мгновение она, к немалому смущению Андре, заключила его в объятия. Графиня нежно целовала его, повторяя его имя, пока он, уже не на шутку встревоженный, не призвал ее к благоразумию:

— Сударыня! Сударыня! Ради бога, успокойтесь!

— Не могу с собой справиться, Андре-Луи, не могу! Я считала тебя погибшим, оплакивала все эти месяцы, а тут… — И она расплакалась.

— Вы считали меня погибшим? — Андре-Луи внезапно напрягся в объятиях матери. Его быстрый ум мгновенно оценил все, что подразумевало это утверждение.

Неожиданно дверь позади них открылась, и кто-то сказал недовольным тоном:

— Сударыня, я жду уже… — Говоривший осекся и тут же воскликнул: — Господи! Что это значит?

Андре-Луи отстранился от графини и обернулся. На пороге стоял господин де Плугастель. Его брови грозно сошлись у переносицы, во взгляде читалось возмущенное недоумение.

Андре-Луи смутился и испугался за мать, но она, поглощенная одной-единственной мыслью, не выказала ни малейшего признака неловкости.

— Ты только посмотри, кто это, Плугастель!

Граф вытянул шею и впился взглядом в лицо Андре-Луи.

— Моро! — с легким удивлением, но, впрочем, довольно равнодушно произнес он. Крестник Керкадью ничего для графа не значил, и он всегда находил привязанность жены к этому молодому человеку немного смешной. Во всяком случае, ее объяснение этой привязанности — она-де знала его с пеленок — казалось графу недостаточно веским. — А мы думали, вы погибли, — добавил граф, закрывая дверь.

— А он жив! Жив! — воскликнула графиня дрожащим голосом.

— Вижу, — сухо отозвался господин де Плугастель. — И бог знает, можно ли ему позавидовать.

Андре-Луи, бледный и мрачный, пожелал узнать, как могло возникнуть нелепое убеждение в его гибели, и, разумеется, услышал ответ, что весть о ней привез в Хамм Ланжеак.

— Но вслед за Ланжеаком выехал другой курьер, который знал истинное положение дел и вез от меня письмо Алине. И я знаю, что он в конце концов добрался до места.

— Это письмо не приходило, — уверенно заявила графиня.

— Но это невозможно, сударыня. Я знаю, что письмо доставили, а кроме того, оно было не единственным. Я отправлял и другие, и кое-кто из курьеров, с которыми я впоследствии виделся, уверяли, будто письма дошли по назначению. Что за всем этим кроется? Могла