Плохие девочки не плачут. Книга 3 - Валерия Ангелос

— Прошу вас не выражаться подобным образом при ребенке, — строго выдаю я, наблюдая за каждым движением проклятого барона. — Дети запоминают все, что услышат, даже если не могут пока осознать смысл.

— Пусть запоминает, — произносит невозмутимо. — Дело говорю.

Протягивает руку вперед, заносит ладонь над малышом и не сдерживает восхищенный возглас, когда тот хватает его за палец.

Надо же. Сатана способен на радость.

Эй, кто-нибудь, включите камеру.

— Я начал, Алекс продолжил, а этот парень доведет все до конца, — заключает Валленберг и широко усмехается. — Понял меня, Адам? Если кто на твое посягнет, раздирай ублюдков на куски. Клыками и когтями. Звери свое не отдают.

— Пожалуйста, — бросаю с нажимом. — Прекратите учить моего сына всякому непотребству. И не смейте впутывать его в эти темные разборки.

— Видишь, какая хватка? — хмыкает, тянет руку назад, слегка отодвигает в сторону, однако малыш не разжимает пальцы. — Он сопли жевать не будет. Раз взял, уже не отпустит.

Вздыхаю. Неодобрительно поджимаю губы.

Кого здесь волнует мое мнение?

Мальчик от своего прадеда без ума. Улыбается. Агукает. И не ощущает от него никакого зла. А глаза у них и вовсе одинаковые. Натурально. Реально. Один в один. Яркая небесная синева. Должны потемнеть. Надеюсь. Очень надеюсь. Иначе оторопь берет.

— Вы ведь знали про мою беременность, — произношу я. — Еще тогда, в больнице. Вам сразу доложили.

Риторический вопрос. Фон Вейганд поднял все медицинские записи, а после основательно надавил на врачей. Он переживал, что операции и прием определенных препаратов могли негативно повлиять на развитие плода. Выяснилось, лечение проводилось уже с учетом «интересного» положения. Каждая процедура была абсолютно безопасной, схема терапии составлялась на основе настоящих анализов.

— Почему сразу не рассказали? — спрашиваю. — Ни мне, ни Алексу.

Жутко понимать, что этот страшный человек узнал о моей беременности гораздо раньше меня самой. Еще и комментарии двусмысленные себе позволял. Насмехался.

— А зачем вам говорить? — пожимает плечами. — Дурью маетесь. Развели трагедию на пустом месте.

Ну, да. Конечно.

Приятно познакомиться. Вальтер Валленберг. Специалист по семейным вопросам. Лучший на свете психолог. Обращайтесь.

Хотя… гад прав. Про ребенка мы все выяснили в самый правильный момент. Лучше не придумаешь.

— Адам, — чеканит мужчина. — Ты далеко пойдешь. Дальше всех своих предков. Люди будут от страха дрожать от одного твоего имени. Клянусь. Ты достигнешь того, чего даже я не успею.

Мальчик смеется. Нежно. Переливчато. Звонко. Маленький ангелочек даже не ведает, на какую сторону его пытаются перетянуть.

Ничего. Я рядом. Я позабочусь о своем ребенке. Он станет хорошим человеком, добрым и справедливым, пойдет в дедушек. В моего папу и в папу Алекса. Возьмет от них все самое светлое, и это поможет развеять любую тьму. И вообще, главное не гены, а воспитание.

Возможно, он станет великим ученым. Или наоборот — проявит творческую натуру. Будет петь или картины создавать. Сыграет в кино. Лично фильм снимет.

А как иначе, если мама настоящий талант?

Умница. Красавица. Само очарование.

— Повезло тебе, — вдруг произносит Валленберг, окидывая меня долгим и пристальным взглядом. — Такого мужика породила.

— Спасибо, — киваю. — Только не найдетесь, что он вырастет вашей копией.

Барон кривится в оскале. А потом хохочет. Громко. Раскатисто. Его смех звучит угрожающе, будто удары грома.

— Как я не станет, — заявляет, отсмеявшись. — Под ним земля дрожать будет. Гореть. У него норов похлеще моего во сто крат.

Мечтатель. Что с этого старика взять?

Я не печалюсь. Не напрягаюсь ни капли. Не вижу ни единого повода для переживаний. Я сумею донести до сына верные идеалы, как бы ни развивалась наша судьба дальше. Душу в него вложу. Сердце. Кровь отдам. Ничего не пожалею. Никогда.

***

Про счастье писать скучно. Просто. Банально. Заурядно. До зубного скрежета.

Круто, когда драма, куча событий и приключений, навороченный сюжет, надрыв и психоз, взрыв аорты в каждом слове, бомба скрывается за очередным лихим поворотом.

Круто, когда скорость доходит до максимума, педаль газа выжимается до упора и ты смело мчишь по встречной полосе, отчаянно надеешься на вроде бы абсурдный, однако же свято обещанный всесильным автором счастливый финал.

Круто, когда до мозга, до печени, даже гораздо глубже. Насквозь. Оставляя незаживающие кровоточащие ранения. Раздирая до мяса и до костей, продирая до самой сути, выжигая внутренности каленым железом. Вырезая остро заточенным клинком клеймо.

Круто, когда по живому, без наркоза, без страховки, без повторных дублей, от первого и до последнего кадра на единственную пленку. Без черновика, без тысячи исправлений, без тени цензуры. На одном вдохе и выдохе.

Круто, когда…

Ты не там.

По ту сторону страницы. По ту сторону экрана. По ту сторону света и тьмы. Подальше от коварных планов. На безопасном расстоянии от опасных игр. Наблюдаешь, но участия не принимаешь. Лишь опять поражаешься своему до одури сбитому пульсу.

Поверьте.

Не проверяйте.

Жить лучше скучно.

Просто. Банально. Заурядно.

Долго. И счастливо. До зубного скрежета. Сладко. Приторно. До тошноты. На веки вечные позабыв про шальные выбросы адреналина.

***

Мои мечты продолжают сбываться. Одна за другой. Фон Вейганд дарит мне встречу с родителями. Даже мою бабулю доставляет в секретное место. Правда, сам ускользает, личного знакомства не происходит.

Необходимая мера безопасности.

Я охотно поддерживаю легенду о таинственной и опасной работе своего нового супруга. Если верить спонтанно сочиненной биографии, мой второй муж почти шпион. Эдакий Штирлиц. Мрачный. Холодный. Благородный. Разве только без нацистской формы.

Никаких фото. Никаких видео.

Полагаю, это разумная плата за месяц, проведенный вместе со своей семьей, а также за шанс представить родным людям моего малыша.

Адам улыбается.

Растет и крепнет с каждым прошедшим днем. Он почти не плачет, не требует к себе внимания, ведь все и так вокруг него послушно отплясывают, спеша исполнить любой каприз. Мальчик оценивает ситуацию, наблюдает, изучает мир вокруг.

И не важно, кто оказывается рядом.

Моя мама. Папа. Бабушка.

Вальтер Валленберг. Элизабет. Точнее просто Лиля. Так эта невероятная и совершенно восхитительная женщина просит себя называть. А я всякий раз стесняюсь, не решаюсь настолько фамильярно сократить ее имя.