Охотник за Смертью. Судьба - Саймон Грин

Кардинал беспокойно заерзал. Малютка Смерть улыбнулся и долго наблюдал за ним своими ледяными голубыми глазами.

— Я никогда не входил в Блю Блок, моя семья им не доверяла. Каково это, Брендан?

— Поверь, лучше тебе этого не знать. Сон может испортиться: будешь видеть кошмары.

— Я не вижу кошмары, — усмехнулся Малютка Смерть. — Я их творю.

Джек Рэндом согласился перед началом большого собрания дать Тоби и Флинну коротенькое приватное интервью. Пояснять, чем вызвано такое желание, он не стал, а Тоби, разумеется, и не подумал лезть с расспросами. Настоящие, эксклюзивные интервью Джека Рэндома и в лучшие-то времена являлись такой же редкостью, как куриные зубы, а после своего возвращения с Локи он вообще отказывался общаться с прессой.

Рэндом встретился с Тоби и Флинном в маленькой боковой комнате, полностью лишенной какой-либо аппаратуры и предметов обстановки. Тоби решительно не понимал, какова функция этого странного помещения. Он, разумеется, был наслышан о спартанских привычках Рэндома, но здесь не было даже стульев: разговор пришлось вести стоя. Руби Джорни стояла, прислонившись к стене, с угрюмым видом сложив руки на груди. Судя по всему, она тоже не знала, чего ради затеял Рэндом свое публичное выступление, и надеялась выяснить это сейчас, в ходе предварительного интервью.

Проверив вместе с Флинном камеру и освещение, Тоби произнес несколько слов, проверяя звук, и повернулся лицом к Джеку Рэндому.

— Итак, Рэндом, — бодро начал он, — кто именно приглашен на твое предстоящее выступление?

— Как говорят политики, все, кто кем-то является, и кое-кто из тех, кто кем-то себя мнит. Иными словами, все, имеющие хоть какое-то влияние, и некоторые из тех, кто надеется его заполучить. Дело в том, что мое сегодняшнее выступление ознаменует собой коренной перелом в политике Империи, и я не хочу, чтобы кто-то из заинтересованных лиц это пропустил. Не все, кого я приглашал, откликнулись, но со временем мы доберемся и до них. Тех, кто прибудет, вполне достаточно, чтобы считать мою затею оправданной. Прибыли члены Парламента и представители большинства семей, объединений клонов и экстрасенсов. То есть представлены все общественные силы, поспособствовавшие превращению Империи в то, чем она стала. Возможно, я теперь не представляю собой такую силу, как во время восстания, но похоже, что после Локи интерес ко мне возрос. Все хотят услышать мой рассказ.

— Кстати, насчет Локи... — подал голос Тоби.

— Я ни о чем не сожалею. Я сделал то, что было необходимо.

— И это будет темой твоей сегодняшней речи?

— Можно сказать и так. Но не только это. Я вернулся на Голгофу, чтобы положить конец всякой коррупции. Разобраться со всеми теми, кто распродает завоевания восстания. Там, на Локи, я получил ценный урок и хорошо его усвоил. Больше не будет никаких сделок, никаких компромиссов. Я вернулся, и пусть виновные уповают на милосердие Господа.

В кои-то веки у Тоби действительно не нашлось слов. И дело было не столько в том, что говорил Рэндом, а в том, как он это сказал. Улыбка Рэндома была широкой и приветливой, но вот немигающий взгляд — холодным и угрожающим. В его жестах ощущалась сдерживаемая, но готовая вот-вот выплеснуться ярость, в то время как на лице читались решимость и целеустремленность. Он походил на ветхозаветного пророка, взошедшего на гору для личной беседы с Господом, и спустившегося, получив уйму наставлений и истин, оказавшихся для него совершенно неожиданными. Какое бы крещение ни прошел Джек Рэндом на Локи, оно, и это было ясно как Божий день, только добавило ему одержимости, но никак не душевного покоя. А судя по взглядам, которые бросала на него Руби Джорни, когда ей казалось, что он на нее не смотрит, было очевидно, что даже она не понимала, как отнестись к его новому состоянию.

Тоби оставалось надеяться, что Флинн запишет все это на пленку полностью.

— Не все одобряют события на Локи, — осторожно заметил Шрек. — Кое-кто считает, что ты... что ты учинил там жестокую, ничем не оправданную расправу.

— Их там не было, — сказал Рэндом. — Они не видели того, что видел я. Люди, которым доверили власть над народами Видара, предали их. Хуже того, все эти предатели являлись осужденными военными преступниками, но это не помешало им получить свои посты при поддержке кое-кого из тех, кто находится у власти здесь, на Голгофе. Всю свою жизнь я посвятил борьбе со злом, мздоимством и произволом. Именно против этого и было направлено восстание, но сделки и компромиссы свели на нет его победу. Теперь мне ясно, что не одна Лайонстон превратила Империю в царство коррупции, виной тому вся политическая система. Главный враг — это политиканы и те могущественные силы, которые за ними стоят. Семьи со всеми, кто их поддерживает, с их приспешниками и прихлебателями. Если вообще есть хоть какая-то надежда на справедливость, все они должны быть свергнуты. Все.

Рэндом остановился, набрал воздуху и медленно выдохнул.

— Я снова должен стать чистым. Чистым по духу и цели. И ничему и никому не будет позволено встать у меня на пути.

Во рту у Тоби становилось все суше, но он продолжал задавать вопросы.

— Но ты первый заключил сделку с семьями, сохранив им жизнь в обмен на капитуляцию и прекращение сопротивления восстанию.

— Да. Это была самая серьезная ошибка в моей жизни. Никогда нельзя доверять семьям. Во всяком случае, до тех пор, пока они склоняются перед Блю Блоком. Позволив кланам выжить, я предал всех, кто когда-либо сражался за мое дело. И тем самым изменил самому себе. Но ладно, по-моему, сказано уже достаточно. Собрание вот-вот начнется. Почему бы вам с Флинном не пойти и не потереться среди публики, пока я тихонько переговорю с Руби? А то ведь, сами видите, она может лопнуть от злости.

Любезно улыбнувшись, Тоби кивнул Флинну, и они оба направились в соседний большой зал, где уже собрались приглашенные. Тоби очень хотелось подслушать, о чем будут толковать Рэндом и Руби, но оказаться рядом с разъяренной наемницей он отнюдь не желал. По правде сказать, в подобной ситуации он предпочел бы не находиться с ней в одном здании. Журналист распахнул тяжелую дверь, впустив в помещение многоголосый гомон собравшихся. Потом он затворил дверь за собой и Флинном: шум оборвался, в маленькой комнате вновь стало тихо.

Рэндом и Руби уставились друг на друга.

— Не делай этого, Джек, — предупредила Руби. — Говорю тебе: не делай этого.

— Я должен. Нельзя позволить, чтобы все шло по-старому. То, что произошло после восстания, стало насмешкой над всем, во что я верил и за что боролся. Если уж я не стану отстаивать свои убеждения, то на кого тогда положиться людям? То, что произойдет сейчас в соседнем зале, станет сигналом для пробуждения всего человечества.

— Джек, человечество ведет войну!

— Руби, мы всегда с кем-нибудь да воюем. Внешняя угроза в том, что власть имущие бьются за сохранение своих постов и заведенных ими порядков. Не более того.

— Ладно, Джек, но раз уж тебе приспичило пойти туда и бросить вызов всем, кто обладает властью и влиянием, изволь сделать это только от своего лица. В такой авантюре я тебе не помощница. Ты ставишь под угрозу все то, чего мы добились. Наше положение, безопасность, богатство...