С первой леди так не поступают - Кристофер Тейлор Бакли

— Я спрашивала. Они всё отрицают.

— Еще бы.

— Я им верю. А будь это они, я не стала бы их винить. Но эти ребята — профессионалы. Они не болтают с репортерами. Даже о людях, которые сочиняют нелепые истории о том, как они подбрасывают улики, изобличающие первых леди.

— К сведению всех, кто подслушивает этот разговор: у бывшей первой леди явно наблюдается истерика, сопровождающаяся снижением умственных способностей.

— Скорее всего, проболтался кто-то из твоих людей.

Бойс задумался.

— Ночной портье. Ты же выбежала отсюда ночью. Наверняка это он рассказал обо всем репортерам.

— Не надо считать меня полной идиоткой. Я вышла не через вестибюль. Мы спустились на лифте в подвальный гараж. Кстати, пора, наверно, привыкать к подвалам, ведь мне придется провести в них остаток жизни.

— Ладно, потом разберемся. А пока, если кто-нибудь спросит — а спросят непременно, — мы работали допоздна. Это вполне правдоподобно.

— В пятницу вечером?

— Когда у Эдварда Беннетта Уильямса слушалось дело в суде, он и по пятницам работал до глубокой ночи.

— Бойс, — сказала она, — насчет той, недавней ночи. Я много думала.

По крайней мере, она опомнилась и решила не давать показаний. Слава богу!

— Я должна дать показания.

— Бет, сейчас не самое подходящее время, чтобы это обсуждать.

— А когда будет подходящее? Сегодня днем?

— Слушай, с минуты на минуту позвонят из «Вэнити фэр» и попросят нас позировать нагишом в постели для обложки ближайшего номера. Прежде чем обсуждать вопрос о том, будешь ли ты давать показания, нам нужно серьезно подумать о восстановлении репутации.

— Если ты не считаешь возможным одобрить мое решение, я приму это к сведению.

— Что это значит?

— Это значит, что я всегда могу включить в команду защитников человека, который согласится допросить меня в качестве свидетеля.

— В команду? В твоей команде нет никого, кроме меня.

— Бойс, отговаривать меня бесполезно.

Время. Ему нужно время. Время, чтобы… что?.. подсыпать валиума ей в еду. Вот именно. Пускай находится под действием успокоительного до конца процесса. А если она вдруг вырубится за столом защиты, он скажет: вот видите, какое напряжение приходится выдерживать этой бедняжке?

— Хорошо. Поговорим об этом после сегодняшнего заседания. Господи, посмотри на часы! Мы же опаздываем. Скажи агентам несекретной службы, чтобы они провели тебя в здание через подвальный гараж. Встретимся в зале суда.

— Я войду через парадную дверь, как всегда.

— Только никому ни слова о даче показаний. Бет!

Она бросила трубку.

* * *

У Перри, оказавшейся перед лицом очередного ада — по выражению Дороти Паркер, — оставался только один путь: вперед на всех парах. Немного нервничая, она отрепетировала негодование и позвонила Бойсу на сотовый, на сверхсекретный сотовый телефон, чей номер он давал только надзирателям, охраняющим камеры смертников — людям, которым было поручено временно опекать и кормить не самых удачливых из его клиентов.

— Это правда? — спросила Перри, обойдясь без обычного «привет, дорогой!».

— Я еду в суд, — сказал Бойс. — Может, поговорим об этом потом?

Значит, это правда. Дело в том, что Перри и была источником информации, просочившейся в газету «Вашингтон пост». Она позвонила Гроуву и сказала ему, что случайно застала Бет с Бойсом врасплох. Этот тонко рассчитанный ход можно было считать пробным шаром.

— Мерзавец. — Перри изобразила сдавленные рыдания.

— Слушай, детка, я… — ну и утречко, — …к тебе это не имеет ни малейшего отношения.

— Само собой.

— Я приеду в выходные. Мы пойдем в «Гренуй». Шампанское, гусиная печенка, дуврская камбала под твоим любимым соусом. Суфле «Гран Марнье».

Только этого ему и не хватало в разгар процесса тысячелетия — общества обманутой подружки-истерички, которая ведет телепрограмму с участием Алана Крадмана в роли греческого хора.

— Думаешь, от меня можно откупиться каким-то суфле? Я тебе не какая-нибудь стюардесса!

— Между прочим, это лучшее суфле в мире.

— К черту суфле!

— Перри, милая, на меня тут оказывают сильное давление. Ты не представляешь.

Боже мой, подумал он, я заговорил как Бабетта Ван Анка.

— Между прочим, за то, что ты соблазнил клиентку, тебя могут исключить из коллегии адвокатов.

— Милая, адвокаты постоянно соблазняют клиентов. И живут припеваючи.

— Я звоню в Окружную комиссию по адвокатской этике.

— Хорошо, хорошо. Послушай, я уже подъезжаю к зданию суда. Возможно, ты видишь меня по телевизору. Видишь? Это я. Сейчас помашу ручкой. Это я тебе машу. — Он издал чмокающий звук. — Я позвоню тебе, как только освобожусь. Хорошо?.. Хорошо?.. Перри!

Она бросила трубку. Еще нет десяти часов, а он уже угодил между двух огней.

По окончании заседания журналисты поджидали Бойса у выезда из подвального гаража. Водителю пришлось остановиться, иначе он задавил бы дюжину фотографов и телеоператоров. Они столпились вокруг машины, обступили ее и принялись сканировать салон своими объективами. Папарацци хорошо знали Бойса, но они еще никогда не проявляли к нему такого интереса. Теперь он начал понимать, каково приходилось, например, принцессе Диане. Не желая, чтобы кадры, где его машина мчится прочь от возмущенной толпы орущих репортеров, навсегда вошли в архив видеозаписей Бойса Бейлора, он опустил стекло окошка, улыбнулся и сказал:

— Она в багажнике.

Им это понравилось. Выкрикнув несколько бессмысленных вопросов, они отпустили его восвояси.

Ранее, за напряженным разговором и бутербродами с тунцом в звуконепроницаемой комнате защиты, Бет недвусмысленно дала понять, что теперь она как никогда тверда в своем намерении дать показания. Это привело к самому откровенному обсуждению событий, произошедших в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое сентября.

— Если уж ты твердо решила подвергнуться допросу, — сказал Бойс, — лучше бы тебе рассказать всё, что мне нужно знать о происшедшем. Расскажи мне всё. Включая то, чего раньше мне совсем не хотелось знать.

— Хорошо, — сказала Бет. — Он пришел спать после того как отдрючил ту старую шлюху…

— Стоп. Замолчи сейчас же. — Бойс вздохнул. — Если помнишь, я долго готовился к одному из лучших перекрестных допросов в своей карьере — говорю это не из бахвальства, — и все-таки восстановил доброе имя той «старой шлюхи», причем именно ради того, чтобы присяжные пришли к заключению, что она не дрючилась с покойным президентом. То есть у тебя просто не было мотива его убивать. И вот теперь ты первым делом рассказываешь мне о том, что он кувыркался с ней по соседству. Бет, ты хоть понимаешь, почему это равносильно самоубийству?