Когда мы встретимся вновь - Елена Лабрус

Но то, что отец неожиданно станет против их отношений, повергло его в шок.

Хотя чему он удивлялся. Женщина, ради которой его отец готов на всё, была его матерью. И это была та же самая одержимость — Илья ради Эрики тоже готов на всё.

Он глянул как нервно, рвано затягивается отец, стоя у обочины, и достал телефон: Могилевский три дня назад сбросил ему адрес Эрики — вовремя! — но сейчас ему нужны были совсем другие его связи.

«Твоя мать всё ещё работает в ЗАГСе?» — написал он.

И после недолгой переписки получил телефон и имя — Надежда Васильевна.

Он снова вытер пот, и к тому времени как отец немного успокоился и снова сел в машину, точно знал — не стоит затягивать с официальным оформлением брака. Ох, не стоит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

К дому Алого подъехали молча.

Долго звонили в домофон у запертых глухих кованных ворот. И по-хорошему на этом можно было и успокоиться — нет дома человека: праздники, уехал, вне доступа, никого не хочет видеть. Но беспокойство Эрики передалось Илье, и он так быстро отступать не собирался.

Илья прошёлся вдоль высоченного кирпичного забора, проваливаясь в сырой снег. И остановился у дерева, растущего за забором, голые мощные ветви которого свисали на эту сторону ограды.

— Илья, поехали, а? Он не маленький мальчик, сам разберётся, — нехотя догнал его отец.

Нетрудно было догадаться, как взбесило отца, что Илья кинулся по первой же просьбе Эрики, да не в магазин за прокладками, а разбираться с мужиком, с которым она жила. Вот только Илье было всё равно что думает об этом отец.

Он потянул вниз жёсткую ветвь, ухватился за неё руками и оглянулся.

— Ты себя хорошо чувствуешь? — ухватился отец за ветвь рядом, чтобы пригнуть её пониже, внимательно всматриваясь в лицо сына.

— Терпимо. Давай, подсоби!

— Ох уж эти ваши заборы, ворота, камера, электроника, автоматика, — матерился тот, подсаживая Илью. — Давно я по деревьям не лазил. Лет с восьми.

— Не ворчи, тебе и не придётся, — перехватил Илья сук.

Подтянулся, закинул ногу. Посидел несколько секунд на стене, радуясь, что её не «украсили» битым бутылочной стеклом или колючей проволокой. Главное, чего он боялся больше всего — служебных собак — не наблюдалось. Сырой снег чавкнул, когда, примерившись, Илья спрыгнул в него с той стороны забора.

Выдохнул, справляясь с накатившей слабостью, и пошёл открывать ворота отцу.

И в том, что не всё слава богу, они поняли сначала по открытой входной двери и припаркованной у крыльца заведённой машине — словно хозяин собирался куда-то ехать, но вернулся за чем-то в дом. Потом насторожил бардак, засохшие остатки еды на неубранном столе, грязь, вонь, разбитый вдребезги о стену телефон и щенячьи экскременты по полу. А потом визгливое тявканье самих щенков привело их к открытой двери в погреб.

— Твою мать! — выругался Илья.

У отца нашлись слова покрепче, когда масштаб катастрофы предстал перед ними во всей красе тусклой лампочки под потолком погреба.

Сломанная лестница. Лужа крови. В ней тело Алого на гладком бетонном полу.

— Алый! — крикнул Илья в проём, но судя по его безжизненному бледному лицу, надежды на ответ было мало.

— Я вызову неотложку, — полез за телефоном отец.

— И спасателей, — развернулся Илья, осторожно сползая на верхние ступеньки сломанной лестницы. — Высота больше двух метров, самим нам его не достать.

Произошедшее и сверху смотрелось ужасно, но снизу всё оказалось ещё хуже.

Хлипкая стойка лестницы треснула на сучке и разломилась под острым углом на две половины. На одну из сломанных досок, выступающую вверх остриём скола, и упал Алый. Она проткнула бедро и можно сказать, надела его на себя как кол. Ни выломать доску, ни снять с неё ногу он бы при всём желании не смог. И единственное, что ему оставалось — истекать кровью, остывая в ледяном погребе и ждать смерти.

Такую смерть Илья даже худшем врагу бы не пожелал.

— Алый! — кинулся он к безжизненному телу. — Чёрт бы тебя побрал, Алый! — ругался он пытаясь нащупать пульс на ледяной руке, вцепившейся в бутылку. На шее, бледной и холодной. — Чёрт бы тебя побрал!

И с облегчением выдохнул.

— Ну что там? — крикнул сверху отец.

— Жив. Жив! — снял с себя пальто Илья, чтобы Алого укрыть. И свитер — подложить под голову. — Пьян только, как свинья, — ворчал он, отбирая бутылку.

Но может, это Алого и спасло — что смог дотянуться до ящика джина, стоявшего у лестницы. Боль в проткнутой ноге без такого обезболивающего была бы невыносимой.

Алый замычал и дёрнулся, приходя в себя, когда Илья потревожил ногу.

— Гончаров? — уставился он на Илью мутными глазами, с трудом их разлепив. — Или я, мать твою, уже сдох?

— Ты, мать твою, ещё жив, — сжал Илья его руку. — Давно тут валяешься?

— А хер его знает, — скривился он и выдохнул с облегчением.

Когда Алый сжал зубы, но его губы всё равно затряслись, Илья отвернулся, чтобы не видеть скупых мужских слёз, что выкатились из-под век.

Как же это страшно — умирать вот так. В одиночестве. Медленно. Мучительно. Без надежды, что кто-то кинется тебя искать. Без возможности дождаться помощи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Как ты тут оказался? — прохрипел Алый.