Шпионские игры - Марк Хеншоу

Никакие ответы не могли изменить того факта, что он мертвец, остававшийся на свободе с одной надеждой. Все резиденты, с которыми он когда-либо работал, обещали ему возможность бежать из Китая в случае провала. Пришло время одному из них сдержать свое обещание.

Пекин

Митчелл сидел за рулем, что считалось подвигом для американца в Пекине. Письменный тест на вождение состоял из сотни вопросов, а его английскую версию почти невозможно было понять. Большинство сотрудников Данна, имевших водительские права, раз за разом сдавали этот тест, часто делясь друг с другом правильными и неправильными ответами и заучивая их наизусть, чтобы улучшить результат. Митчелл проходил тест на китайском, что само по себе было великим достижением, и сдал его с отличным результатом, неслыханным для американца. Обычно, однако, он все же предпочитал пользоваться железной дорогой. Движение в Пекине напоминало потоки воды в венецианских каналах, подчиняясь по большей части неписаным правилам. Водители действовали чисто инстинктивно, двигаясь подобно рыбьим косякам, когда поворот одной машины мог вызвать целую волну позади. Митчеллу потребовались месяцы, чтобы проникнуться духом здешнего автомобильного движения, но оно того стоило, так как усложняло жизнь сотрудникам китайской службы безопасности, которым приходилось вести за ним слежку.

Свернув на улицу Ванфуцзин Дацзе, он нажал на газ, каждые несколько секунд переводя взгляд с дороги на зеркало заднего вида. МГБ следовало за ним по пятам. От слежки на колесах избавиться было нелегко, в основном из-за того, что водителю приходилось смотреть бо́льшую часть времени назад, а не вперед на дорогу. Но русские, обеспечившие Митчелла нескончаемой практикой, помогли быстро выработать соответствующую привычку.

На протяжении последних трех поворотов вместе с ним свернуло не менее пяти машин. Он не был уверен, в каких из них едут сотрудники службы безопасности, но не сомневался, что как минимум две, а может, и три из них следуют за ним. С этим у него проблем не было. Сегодня вечером он собирался остановиться лишь однажды — чтобы заправиться.

Пионер стоял перед фасадом Столичного театра и смотрел на поток машин, словно собираясь поймать такси. Для подобных операций он предпочитал именно это место. Пионер любил театральное искусство и мог со знанием дела обсуждать многие постановки, особенно западные мюзиклы. Его преследовала музыка из «Отверженных». История Жана Вальжана, который вел тайную жизнь, казалась похожей на его собственную, и Пионер специально учил английский, чтобы понимать текст либретто, слушая альбом у себя дома. От холода изо рта Пионера поднимался пар — от вчерашней теплой погоды не осталось и следа. На нем было черное пальто и шарф — красный, а не синий, который он обычно носил, повязанный так, чтобы лицо оставалось открытым. Данная оперативная задача не требовала ничего, кроме того, чтобы его можно было узнать с близкого расстояния. Сегодня при Пионере не было секретных материалов — вообще ничего, что могло бы в чем-либо уличить его в случае обыска, и тем не менее он волновался сильнее, чем когда-либо на своей памяти. Возможно, с сегодняшним вечером мог сравниться тот, когда он впервые пришел и предложил свои услуги ЦРУ, но тогда, почти двадцать пять лет назад, волнение было вполне объяснимо. Тогда невежество сработало в его пользу. Теперь же его тревогу усиливал опыт. Он подумал о том, задавало ли МГБ себе вопрос, как часто он меняет цвет шарфа, и на него имелся лишь один ответ — до сегодняшнего времени ни разу. Он надеялся, они не поймут, что эта перемена связана с чем-то большим, нежели с модой.

Подъезжая к театру, Митчелл переместился на один ряд левее от крайнего правого — отвлекающий маневр, вынуждавший ехавших сзади сотрудников МГБ следить за его автомобилем, а не за тротуаром по его правую сторону. У входа собралась приличная толпа зрителей, как китайцев, так и иностранцев. Митчелл жалел, что не может припарковать машину и купить билет на сегодняшний спектакль. После «Короля обезьян», оказавшегося не хуже, чем заявляли театральные критики, у шефа резидентуры возникла идея еще раз побывать в театре вместе с женой.

Время, отводившееся на то, чтобы Пионер дал о себе знать, составляло пять минут. Между ними не предполагалось контакта, что не позволяло какому-нибудь аналитику из контрразведки доказать, что они оказались поблизости друг от друга не случайно — по крайней мере, теоретически. Возможно, МГБ этого вполне хватило бы, в зависимости от степени их паранойи, если они следили за Пионером, — а китайцам паранойя была весьма свойственна.

Митчелл не стал сбавлять скорость или поворачивать голову в поисках информатора. Хватало движений глаз. Он посмотрел вправо. Пионер был на месте, как и предполагалось.

«Он жив. И все еще на свободе», — подумал Митчелл.

Но на Пионере был красный шарф вместо синего, и сотрудник ЦРУ почувствовал, как внутри у него все сжалось.

«За ним следят».

Он свернул налево, на Цзянгомэньнэй Дацзе, широкую улицу, которая тянулась между Запретным городом и площадью Тяньаньмэнь, — оба этих ориентира были сейчас к западу от него. Выровняв машину, он поехал на восток в сторону посольского района. Он не произнес ни слова, пока не вошел в свой кабинет, не запер дверь и не набрал номер Баррона. Только здесь Митчелл мог не думать о слежке: помещение регулярно проверялось на наличие микрофонов и другой аппаратуры подобного рода.

— Привет, босс.

— Как прошло? — спросил Баррон.

— Он жив и на свободе, но за ним следят, — ответил Митчелл.

— В таком случае почему бы им его не арестовать? Может, местные на самом деле ничего не знают?

— Может быть, но я бы на это не рассчитывал. Об этом дал знать Пионер, а не я, — сказал Митчелл. — И это объясняет, почему посылок на месте не было.

— Это значит, что с большой степенью вероятности вы тоже провалились, — заметил Баррон. — Могу поспорить, у МГБ была микрокамера в том туалете или снаружи, направленная на дверь.

— Похоже, вариант беспроигрышный, — признал Митчелл. — Жаль, что вам придется искать нового шефа резидентуры. Начинаю задумываться, почему меня самого не арестовали.

— Вероятно, они все еще пытаются накрыть всю сеть, — предположил Баррон. — Мы не знаем, как долго он находился под наблюдением. Они могли следить за ним целый год.

— Мы не можем его бросить, босс, — умоляюще проговорил Митчелл. — Двадцать пять лет что-то значат. Мы должны его вытащить.

Его удивили собственные эмоции. Он был далеко не молод и считал, что давно научился искусству не поддаваться чувствам в профессиональной деятельности. Это опасное проявление слабости его встревожило.

— Это многое значит. Мы его так просто не оставим, — пообещал Баррон.

— Я хотел бы возглавить операцию по его спасению.

— Ничего не могу обещать. Мы не играем в глупые игры. Сомневаешься — уйди. Живи, чтобы сражаться потом.