Короли Жути - Николас Имс

Муг недоверчиво посмотрел на него:

– Ты каждый день жрал пироги?

– А то! – заявил Матрик, пожав плечами. – Я же король.

Гэбриель замешкался в переулке. Клэй, проследив за взглядом друга, сначала решил, что тот смотрит на горящий корабль, но потом сообразил, что он уставился на устрашающую громаду «Макситона».

– Гэб! – окликнул Клэй.

Гэбриель неохотно отвел взгляд от арены и сел в карету. Он взгромоздил мешок на колени и угрюмо молчал – в последнее время угрюмое молчание стало неотъемлемой частью его натуры. Впрочем, тому были причины. Гэбриель поручился за Фендера и его жену, помог им выбраться из сточных канав на менее вонючие городские улицы и, разумеется, теперь винил себя, что не уберег Озилку. Кобольду не уцелеть в битве на арене, а значит, смерть Озилки еще одним бременем легла на плечи Гэбриеля, и без того отягощенные заботами, как вороньем, – ведь он считал себя повинным и в том, что банда распалась, и в том, что от него ушла жена, и в том, что дочь повторяла безрассудные ошибки отца.

Кучер тряхнул поводьями, подгоняя красноперых экров по шумным улицам Денежного Холма, лавируя в толпе пьянчуг, любителей царапки, продавцов дурманного зелья, престольных стражников в шестиполосных камзолах, горластых лодочников, готовых выложить пару серебряных крон за выпивку, податливую бабу – и дурную болезнь наутро.

Запахи и звуки устроили вокруг потасовку: в нос била вонь немытых тел, хрипло взвизгивала мандолина, табачный дым царапал глаза, ликующе заливался свисток, запах мочи то и дело отвешивал пинка, звучала унылая жалоба лютни. А поверх всего на разные лады изгалялись людские голоса: пели, хохотали, вопили, ругались и стонали.

Карета проехала мимо одной из четырех квадратных башен, к которым толстенными цепями крепился «Макситон». Клэй чуть не вывихнул шею, разглядывая надписи на цоколе, по большей части неразборчивые, среди которых заметно выделялась одна, выведенная белым: «Да здравствует герцог!»

Карета свернула вправо, взбираясь по склону, и вскоре Денежный Холм остался позади. Экры успокоились и снова изменили окрас: одна птица стала белой, как и прежде, а вторая поголубела. Матрик полюбопытствовал, какому настроению соответствует голубой цвет перьев. Кучер, оглянувшись, недовольно пробурчал:

– Ну, скажем так – к голубому экру задом лучше не поворачиваться.

Карета повернула налево, покатила по Кольцу Синтры – главной улице города, петлей соединявшей все округа Пятипрестолья, – и въехала под огромную арку ворот Нармерийского округа. По верху арки шла рельефная надпись: «НЕ ПОТЕРПИМ ТИРАНОВ», историю которой Муг рассказывал всякий раз, как «Сага» приходила в город. Клэй с трудом усваивал любые уроки, а тем более – исторические, он даже слов песен запомнить не мог, но этот рассказ намертво въелся ему в память; еще бы, Муг десять лет подряд повторял его по пять раз в год.

Под конец Войны Возрождения, когда Жуткую орду разогнали, Дружина Королей решила объединить все королевства Грандуаля в империю по образу и подобию исчезнувшей друинской Державы. Одного из королей объявили императором и сделали Пятипрестолье имперской столицей.

Однако не прошло и года – только-только заложили фундамент императорского дворца, – как новоиспеченный император издал два злосчастных указа, ставшие, по мнению историков, причиной его падения. Первое высочайшее повеление касалось новых налогов, которые, как всякий раз говорил Муг, «выжимали из подданных все соки». А согласно второму указу, все перворожденные дочери благородных семейств должны были явиться к императорскому двору. Как только они прибыли, император объявил, что им посчастливилось стать основательницами имперского гарема.

Благородные девицы не оценили указ по достоинству, и первый император Грандуаля скончался, по выражению Муга, «от тестикулярной асфиксии», иначе говоря, ему оторвали яйца и запихнули их в глотку.

Благородных девиц казнили, аристократы взбунтовались, императорский сын и наследник бежал на запад и, перебравшись через Жуть и через горы, обосновался в Крайнии.

– Эй, ребята, – неожиданно воскликнул Муг, и все невольно вздрогнули. – А я вам рассказывал, почему на арке написано «Не потерпим тиранов»?

– Рассказывал, – вздохнул Гэб.

– Ага, – кивнул Клэй.

– Миллион раз, – сказал Матрик.

Волшебник разочарованно откинулся на сиденье.

Если бы не плавучая арена на реке, Нармерийский округ выглядел бы точь-в-точь как южный султанат. Над узкими извилистыми улочками трепетали алые и золотистые полотнища, сквозь которые проглядывали бледные лунные лучи. Кучер благоразумно не стал проезжать через центр округа, где раскинулся ночной базар и откуда слышался шум голосов. Порывы на удивление теплого ветра разносили ароматы пряностей, кальянный дым и невероятное количество мелкого песка и пыли.

Карета проехала мимо нескольких храмов Летнего короля – южане называли его Визаном и поклонялись ему с тем же благоговейным страхом, что и Зимней королеве, – и наконец миновала ворота, ведущие на самый верхний ярус города. Здесь находились роскошные особняки нармерийских вельмож и дворец султаны, где она останавливалась, посещая Пятипрестолье. У дворца пришвартовался летучий корабль «Второе солнце», творение друинов; по его раскинутым парусам пробегали искры статического электричества.

Гэба надо было выводить из удрученного состояния, – судя по всему, цель приезда в Пятипрестолье была уже близка, а Клэй так и не знал ни куда они направляются, ни ради чего.

– А для чего деньги? – спросил он.

Гэбриель поглядел на него сквозь полуопущенные веки, подвигал челюстью, будто что-то жевал, и наконец ответил:

– Для Ганелона.

Матрик, недоуменно поморщившись, подался вперед:

– Его выпустили из тюрьмы? Когда? Мне говорили, что из Каменоломни никого и никогда не выпускают.

Клэй тоже слыхал что-то подобное. Вообще-то, он хотел расспросить об этом Гэбриеля с самого начала, еще до того, как Джайна и Шелковые Стрелы ограбили их на тракте у Ковердейла.

Ганелон убил нармерийского принца – старшего сына султаны, и от ее гнева не защитила ни слава «Саги», ни то, что для убийства была очень веская причина. Маги султаны бросились в погоню за Ганелоном, а его друзья, в силу разных обстоятельств, не пришли ему на помощь.

В конце концов Ганелона поймали и посадили в Каменоломню – печально известную тюрьму, побег из которой был невозможен. Туда сажали самых опасных грандуальских преступников; сбежать они не могли, потому что их превращали в камень. Поговаривали, что охраняют Каменоломню особые стражи: их якобы ослепляли сразу после рождения, всю тюрьму они знали на ощупь, а сопровождали их василиски, взгляд которых превращает плоть в камень.

– Он вышел из Каменоломни, – сказал Гэбриель.

– И стал наемником? Подался на сольные работенки? – спросил Муг. – Нет, понятное дело, он наверняка на нас обиделся, но… Ганелон ведь не ради денег этим занимался, а ради…