Воскресный день у бассейна в Кигали - Жиль Куртманш

И, поскольку гости явно не собирались уходить, пришлось зарезать коз, подаренных будущим супругам. Когда родня увидела, что на большом костре жарятся две козы и несколько куриц, то, чтобы устроить настоящий пир, они отправили маленьких гонцов по домам, и те вернулись с полными охапками помидоров, салата, лука, яиц и сыра. Никто не смеялся, не разговаривал громко, но и шушукаться перестали. Женщины плотным кольцом окружили Жантий, детей близко не подпускали, Она смеялась и болтала без умолку - один единственный взгляд, смешок или вздох, и она принималась рассказывать следующую историю. Мужчины держались небольшими группками, почти не говорили, всматривались в долину и в соседний холм. Иногда один из них шел за Жаном-Дамасеном и просил его перевести, потому что многие говорили только на киньяруанда, а Валькур знал лишь три слова на этом языке: уеgо, оуа и inzoga, то есть «да», «нет» и «пиво». Мужчины, а так делали только мужчины, будь то кузен или друг, слегка склоняли голову перед Валькуром и ждали, пока отец повтори, по французски то, что ему поведали. Это были слова приветствия и восхваление красоты будущей супруги, которая, как сказал один из них., хоть и худая, а значит, не сможет работать в поле, все же родит красивых детей. А еще через Жана-Дамасена все советовали Валькуру увезти Жантий в другую страну. Когда повисала пауза, означавшая, что перевод закончен, все они немного отступали назад и пожимали ему руку, почти отвернувшись, будто прикосновение к человеку с другим цветом кожи было чем-то постыдным. Последний, типичный тутси, сказали бы антропологи, долговязый, угловатый и гибкий одновременно, скуластый, с горящими глазами, не подал ему руки, когда наступила пауза. Он посмотрел Валькуру в глаза, сплюнул и растер слюну ногой, как будто хотел испачкать землю. «Он говорит, что уважает вас, но, если вы настоящий мужчина, вы не имеете права оставлять Жантий на оскверненной земле». В кружке женщин смех и перешептывание становились все громче. Женщины встали еще теснее, Жантий по-прежнему находилась в центре" впрочем, это было уже неважно, откровенные признания женщин сыпались одно за другим сами собой. То и дело слышались взрывы смеха, но вызывавшие его слова произносились шепотом. И каждая женщина, выражая свою радость, опускала голову. Мужчины невозмутимо крутились вокруг огня, тыкали, пробуя на готовность, коз и куриц, отчитывали детей, слишком близко подходивших к краю обрыва. Мужчин не интересовали развлечения женщин, слишком похожие на детские шалости. Впрочем, женщины - те же дети.

Вот уже полчаса они ехали молча. Где-то на западе посреди чертовски огромного, занимавшего весь горизонт, Заира исчезло солнце, словно золотая монета в руке фокусника. Они беспрепятственно проехали пост на выезде из Бутаре.

– Вы много смеялись.

Жантий прыснула так же, как тогда, в окружении женщин. Да, они смеялись, потому что говорили о мужчинах, а точнее, о поведении мужчин в постели.

– Подростками мы собирались в круглом доме-по пять-шесть девушек и женщина постарше, у которой уже были мужчины. Мы рассаживались на циновке и вытягивали ноги. Залазили рукой себе в трусики. Женщина говорила нам тереть и ласкать промежность, пока она не станет влажной, потом открыть ее и найти штучку, похожую на маленький язычок, прячущийся между губ, от прикосновения к которому бросает в дрожь. Теперь то я знаю, что это называется «губы» и «клитор». Женщина, посвятившая нас, называла это «женским секретом». Потом мы ласкали сами себя. Это было что-то вроде игры, соревнования, кто испытает больше удовольствия и как можно позже. Сегодня подружки расспрашивали меня, пригодились ли мне эти открытия и пользуется ли ими белый мужчина. Сначала я рассказала им обо всех твоих ласках и о своих тоже. А потом они поделились своими тайнами и желаниями, в основном фантазиями, потому что у них мало тайн.

– А почему вы смеялись, как девчонки?

– Стеснение, скромность, стыд. Они все еще живут в подростковых мечтах и, только смеясь, могут говорить о своих желаниях и тайных мыслях.

Необычно большой поток машин направлялся в сторону Бутаре. На спуске к Ньябисинду, как на картине Гойи, вспышки света разрезали ночь, высвечивая едва уловимые очертания людей между машинами, которые, казалось, поворачивают и сдают назад без причины. Царили мрак и неразбериха. На обочине дороги из микроавтобуса выгружались пассажиры. Беспрестанно сигналя, Валькур прокладывал себе путь в этом хаосе. Впереди метрах в ста располагался пост, который контролировало человек десять военных. Ополченцы освещали его, размахивая факелами. Микроавтобусы и такси могли ехать дальше, но без пассажиров - те отправлялись назад в Бутаре с чемоданами на головах. Частным машинам приходилось разворачиваться. Солдат, которому Валькур показал свои документы, не умел читать. Крича, брызгая слюной, с пистолетом в руках появился кто-то из старших по званию. Какую то долю секунды он смотрел на пропуск. «Тутси напали на Кигали, а сотрудник правительства прогуливается с дочерью тараканов». Валькур протянул ему удостоверение личности Жантий. Военный разозлился еще больше. «Поддельные документы, поддельные документы! Это же проститутки, самые настоящие проститутки, которые соблазняют даже наших друзей, Давайте проезжайте, но ей, ей мы займемся, когда вы уедете, и ее некому будет больше защищать».

Валькур включил радио. По Радио Руанда комментатор перечислял экономические достижения за 1993 год. По радио «Тысяча холмов» на волне экстремистовхуту передавали классическую музыку - необычная программа для этой станции, привлекавшей молодежь американской поп-музыкой, которая перемежалась призывами к жестокости и пламенными речами о предателях-хуту, вступивших в сговор с inkotanyis. Вот уже несколько месяцев журналисты с радио «Тысяча холмов» сыпали именами предателей, врагов, заговорщиков. И, когда одного из них убивали при невыясненных обстоятельствах, ведущий объяснял, что этот человек сам искал смерти, и вообще это отбросы общества, и что хоть сам он и не одобряет убийств, но все же понимает, почему хуту, чьей жизни угрожает опасность, может думать, что лишь уничтожение тутси и их союзников позволит им выжить. В Руханго дорогу преграждал еще один блокпост. Пока Валькур показывал документы Жантий и свои, «Реквием» Моцарта, который передавали по радио, неожиданно прервался. «Президент Республики Руанда Жювеналь Хабьяримана погиб при взрыве самолета, произошедшем над базой Каномбе. При заходе на посадку самолет был сбит ракетой, пущенной мятежниками-тутси. Правительство издало указ о чрезвычайном положении и просит все верное республике население вооружиться, чтобы противостоять нашествию предателей. Возможно, убийцы живут с вами по соседству. Будьте бдительны».

6 апреля 1994 года, это был четверг, в половине десятого Жантий возвращалась в Кигали, чтобы в воскресенье выйти замуж. Валькур говорил ей о признаниях Сиприена, исповеди полковника Теонеста отцу Луи и о своих безрезультатных встречах с генералом ООН. Когда Рафаэль держал долгую речь о нацизме в Руанде и сравнивал тутси с евреями, когда Рафаэль говорил об «окончательном решении»[44]в присутствии Жантий, Валькур всегда стремился указать на отличия. Он ссылался, не особо в это веря, на присутствие сил, ООН и особенно на тот факт, что международное с, общество никогда больше не допустит, чтобы целый народ стерли с лица земли. Он верил, что будут ужасные бойни. Он мог себе представить десятки тысяч погибших, потому что такое уже когда-то происходило. Это казалось ему логичным, в порядке вещей или по крайней мере объяснимым. Когда они проехали блокпост в Гитараме, последние его иллюзии рассеялись. Сержант на прекрасном французском сказал ему: «Вы как раз вовремя возвращаетесь в Кигали, вы увидите триумф народа хуту».