Ритуал привлечения денег - Марина Серова

– Хотелось бы уточнить, какого человека вы добрым называете? – подала я голос.

– Как это какого? Ермошку, конечно. Он вам и ужин принес, и в сортир тебя отпустил, а ты его за это нокаутировала, – продолжая улыбаться, пояснил Зиничев.

– Про пистолетик рассказать забыли, – добавила я. – Как Ермошка ласково на меня дуло направлял. По-доброму так, нежненько.

– Ну, это всего лишь мера предосторожности. Заметь, не лишняя мера. Если б не пистолет, думаю, Ермошка сейчас в подвале бы валялся, а ты с этим дегенератом Дроном в Тарасов мчалась бы. Верно?

– Непременно.

– Ну, вот. А в мои планы это не входило. Ты ведь о моих планах не заботилась? Вот и мне твои неинтересны, – оставляя шутливый тон, прошипел Зиничев. – Теперь, по твоей милости, придется все переигрывать. И откуда ты только взялась такая?

– Что с Дроном? – задала я вопрос.

– Беспокоишься? Правильно делаешь, красавица, – подходя ближе, произнес Зиничев. – Ничего хорошего твоего Дрона уже не ждет. Не надо было против реальных мужиков интриги плести. Сидел бы в своем домишке, рыбу удил. Так нет же! Ему, видите ли, совесть на старости лет обелять приспичило. Душу облегчить захотел. Ну, и как? Облегчил, а? Чего молчишь? Тебя спрашиваю, легче ему стало?

Зиничев уже почти кричал.

– У него спросите, – слегка отодвинувшись, ответила я.

– И спрошу, не сомневайся. Перед смертью, – с угрозой в голосе произнес Зиничев.

– Вам все равно не удастся уйти от наказания. Слишком густо наследили, – вставила я.

– На это можешь не надеяться. Если уж мне сопливым мальчишкой удалось сухим из воды выйти, то сейчас, с моими связями, об исчезновении Дрона никто даже не узнает. Да и твой конец не так уж сложно в несчастный случай обратить, – заявил Зиничев.

– Чего вы добиваетесь? – спросила я.

– А ничего! Просто хочу, чтобы всякое быдло не совало нос в мою жизнь. А уж какими методами я этого добьюсь, мне плевать. Это Дрон у нас мастак по части идеологии. Ну, вот скажи, чего ему спокойно не жилось? Квартира есть. Дом в зачуханной деревеньке есть. Дочь-красавица. Так нет же! Ему правду подавай! А кому его правда нужна, а? – снова завелся Зиничев.

– Матери Прохорова нужна, – тихо произнесла я.

– Да старуха уж и думать об этом забыла! – взревел Зиничев. – Она и Дрона-то не вспомнит, если он к ней заявится. А он за какую-то старуху собственного ребенка под удар подставил. Ну, не идиот ли?

– Послушайте, Анатолий, вам лучше самому сдаться, пока вы новых бед не натворили. Суд учтет чистосердечное признание.

Попытка вразумить Зиничева ни к чему не привела. Лишь больше распалила его.

– Признание? Ты, девочка, с луны, что ли, свалилась? Или думаешь, что я больной на всю голову? Заруби себе на носу, больше повторять не буду: никакого признания. Дни твоего приятеля Дрона сочтены. Как только стемнеет, Ермошка вывезет его подальше от Большаковского, камень к ногам, и на дно речки, рыб кормить. С камешком на лодыжках его лет тридцать не найдут. А к тому времени и по этому делу срок давности истечет, – разоткровенничался Зиничев.

– Для меня что придумали? – спросила я.

– О, ты умрешь более изящной смертью. Я не вандал какой-нибудь, такую красоту щукам да сомам отдавать. Пистолетик помнишь, который ты у Ермошки отобрала? Так вот, случится так, что из этого самого пистолета Дрон тебя пристрелит. Оставить на стволе его пальчики дело плевое. За что, спросишь ты? Да какая разница? Узнала про него что-то неприятное. Или с катушек от одиночества мужик съехал и насиловать тебя полез. А когда ты сопротивляться начала, взял и грохнул. Хотя в мотивах поступков Дрона пусть полиция копается. В конце концов, это их работа.

– У вас ничего не выйдет. Есть масса свидетелей того, что я вела расследование похищения Дрона. Есть сообщения на телефоне дочери. Показания журналиста Нестерова, которого, кстати, ваши же люди хотели убить. Есть и другие доказательства. Вы сядете, Зиничев. Вместе со всей своей шайкой сядете, – пригрозила я.

– Не в твоем положении угрожать мне, – взъярился Зиничев, чувствуя мою правоту. – Ты должна на коленях передо мной ползать, чтобы я жизнь тебе сохранил!

– Вам не уйти, – повторила я и, помогая себе связанными руками, скрылась в шалаше.

Анатолий чертыхнулся и швырнул палку в огонь. Туча искр разлетелась вокруг костра и опала на землю серым пеплом. Больше Зиничев разговоры не заводил. Я сидела в шалаше, наблюдая за своим похитителем через просветы в ветках. Зиничев нервничал. Он то принимался ходить вдоль шалаша, меряя шагами поляну, то присаживался у костра, пристально вглядываясь в языки пламени, то принимался набрасывать кучу хвороста в огонь, пока тот не достигал метровой высоты. Время от времени он смотрел на часы и вполголоса разговаривал сам с собой.

Часа через два я поняла, что он чего-то или кого-то ждет. Быть может, вызвал подкрепление в виде тех парней, что следили за Нестеровым. Если парни приедут, дела мои плохи. С одним Зиничевым я еще попыталась бы справиться, но с целой компанией? Я принялась осматривать шалаш. Он был пуст. Только подстилка из сухих листьев да ветки. Отрицательный результат осмотра не разочаровал меня. Наоборот, подстегнул удвоить усилия. Я елозила по шалашу, надеясь отыскать что-нибудь более-менее острое. Мои передвижения не остались незамеченными. Зиничев заглянул в шалаш и грубо спросил:

– Чего вошкаешься?

– Спать хочу. Предыдущую ночь не спала, пакет для вас искала, – в тон ему бросила я.

– Ах, пакет. Забудь, он меня больше не интересует. Пусть остается там, где лежит, – ответил Зиничев. – А насчет сна я тебе не препятствую. Спи на здоровье.

– Не могу. Холодно здесь. Дайте хоть что-то, чем накрыться можно, – попросила я.

– Сразу бы сказала, – спокойно ответил Зиничев.

Он дошел до машины, вынул из багажника плед. Вернувшись, бросил его мне:

– Укрывайся. И тихо лежи. У меня от твоей возни мигрень начинается.

Кое-как прикрывшись пледом, я сделала вид, что уснула. Пару раз после этого Зиничев заглядывал в шалаш, но я упорно притворялась спящей. Наконец он поверил в то, что я мирно сплю, и, усевшись у костра, задремал сам. Я же отломила палку поострее, зажала ее в ладонях и принялась ослаблять узлы на веревках. Труд этот был долгий и муторный. Приходилось работать вслепую. Руки мои были скрыты пледом на тот случай, если Зиничеву придет в голову снова проверить, насколько крепок мой сон. Вскоре узел поддался. Я освободила руки. Той же веткой ослабила узлы на ногах. Отложив палку в сторону, я с удвоенной энергией начала развязывать узлы, чтобы окончательно избавиться от пут.

Когда все было готово, я беззвучно подобралась к выходу из шалаша. Опираясь на импровизированный шест, Зиничев спал. Я неслышно встала, сделала три шага в сторону. Он не проснулся. Тогда я быстро свернула в спасительную тень шалаша, пробежала до первых деревьев и только потом помчалась, сама не зная куда.