Партнер - Джон Гришэм

Двенадцать лет работы судьей не ожесточилиХаски. Он до сих пор испытывал сочувствие к людям, совершившим даже самыетяжкие преступления. У него был особый дар видеть страдания этих несчастных.Осознание собственной вины жгло их огнем. Хаски послал за решетку сотниобвиняемых, которые, предоставь судьба им шанс, вышли бы из зала и никогдабольше не преступили бы закона. Ему хотелось помочь им, протянуть руку,простить.

А сейчас перед ним был Патрик. Его чести струдом удавалось сдерживать слезы. Старый друг – со скованными руками, одетый вклоунский наряд, с закрытыми глазами и изменившимся лицом, нервный, измученныйи перепуганный. Хорошо бы привести его домой, как следует накормить, датьотдохнуть и помочь вернуться к нормальной жизни.

Опустившись рядом с Патриком на колени, Хаскисказал:

– Знаешь, я не могу участвовать в твоем деле,не могу по совершенно очевидным причинам. Сейчас я займусь вопросамипредварительного следствия: хочу быть уверенным в том, что тебе обеспеченазащита. Я по-прежнему твой друг. Можешь рассчитывать на меня. – Он осторожнодотронулся до колена Патрика, боясь потревожить свежую рану.

– Спасибо, Карл. – Патрик прикусил губу.

Хаски хотелось увидеть его глаза, но из-затемных очков Лэнигана это было невозможно. Поднявшись, судья направился кдвери.

– Сегодня все будет обычным порядком, –обратился он к Сэнди.

– Народу там много? – спросил его Патрик.

– Да. Друзья и враги. Все там.

Он вышел.

* * *

В богатой истории побережья было немалоизвестных убийц и других преступников, поэтому переполненные залы судов давноникого не удивляли. Но такого скопления людей на первом слушании дела не помнилникто.

Прибывшие раньше всех представители прессызаняли лучшие места. Поскольку Миссисипи оставался одним из немногих штатов,где торжество здравого смысла простиралось так далеко, что в зал суда былозапрещено проходить с фото-, теле-и видеоаппаратурой, журналистам оставалосьтолько сидеть и слушать, а затем излагать увиденное и услышанное. Для этоготребовалось быть настоящими профессионалами своего дела – задача, к которойбольшинство оказались явно не готовыми.

Каждое громкое дело привлекало массу народу: клеркови секретарш из разных кабинетов, скучающих помощников юристов, вышедших напенсию полисменов, местных законников – они шатались по коридорам, пилидармовой кофе, сплетничали, совали нос в сделки с недвижимостью, ожидалипоследнего слова судьи – словом, делали что угодно, лишь бы не сидеть на своихрабочих местах. Слушание дела Патрика Лэнигана собрало их всех.

Чарлз Боген и Дуг Витрано сидели рядом,приложив все силы для того, чтобы оказаться как можно ближе к первому ряду.Проклятые репортеришки опередили их, заняв места напротив стола ответчика. Обахотели наблюдать за выражением его лица, видеть его глаза, громко шептатьугрозы и скабрезности. Однако пришлось довольствоваться пятым рядом, где они иожидали момента, который, по их представлениям, уже никогда не наступит.

Третий партнер, Джимми Хаварек, стоял у заднейстены и спокойно разговаривал с помощником шерифа. Он не обращал внимания навзгляды знакомых, большинство которых – юристы – в глубине души были довольнытем, что деньги пропали и фирма потеряла былое величие. В конце концов, речьшла о самом большом гонораре, заработанном юридической фирмой в истории штата.Что ж, ревность – вполне естественное человеческое чувство. Он ненавидел ихвсех, как ненавидел и каждого зрителя, сидевшего в зале.

Стервятники, слетевшиеся в ожидании падали.

Сын ловца креветок, Хаварек был толстым,грубым человеком, убежденным в собственной исключительности. Пять минут наединес Патриком – и уж он-то наверняка получит назад свои денежки.

Четвертый партнер, Итэн Рэпли, находился дома,как обычно, в кабинете под самой крышей, корпя над очередным дурацкимпрошением. О суде он узнает завтра из газет.

Присутствовали в зале и несколько старыхприятелей Патрика, пришедших выразить ему поддержку. Бегство и свобода былиневысказанной мечтой многих юристов, обреченных на прозябание в крошечномгородке, где честолюбивые помысли не имели шансов воплотиться в жизнь. Патрикпо крайней мере имел мужество погнаться за мечтой. Именно потому и пошел наубийство.

Поздно прибывший Лэнс стоял в углу. Он ужепрошелся по зданию, оценивая на глазок меры безопасности. Смотрелось, на еговзгляд, все довольно впечатляюще. Вопрос заключался в том, смогут липолицейские на протяжении долгого процесса добросовестно охранять обвиняемого.

Пришло немало знакомых – людей, с которымиПатрик почти не общался, но которые вдруг возомнили себя его ближайшимидрузьями. Многих он никогда в жизни не видел, однако это не останавливало их отдосужих рассуждений относительно того или иного его поступка. Объявились новыедрузья и у Труди: к ней то и дело подходили незнакомцы, чтобы выразить своенегодование по поводу поступка подонка, разбившего ее сердце и решившегобросить милую Эшли Николь, Движение среди судебных чиновников привлекловсеобщее внимание. Зал стих.

Дверь рядом с барьером, за которым находилисьместа присяжных, открылась, и в зал вошла охрана. Появились Суини с ПатрикомЛэниганом, двое помощников шерифа и Сэнди.

Так вот он! Присутствовавшие, вытянув шеи,провожали его взглядами. Кое-кто даже встал.

Медленно, опустив голову и оглядывая сквозьтемные очки зал, Патрик подошел к столу защиты. Он поймал взгляд, которыйбросил на него Хаварек, чье лицо сказало ему о многом. Перед тем как усесться,Патрик увидел и отца Филипа, когда-то отпускавшего ему грехи, – выглядел тотпостаревшим, но таким же доброжелательным.

Он опустился на стул: согбенные плечи,уткнувшийся в грудь подбородок, в облике ни намека на гордыню. Смотреть посторонам не было необходимости: он кожей ощущал на себе придирчивые взоры.

Положив руку на плечо Патрика, Сэнди прошепталему что-то ободряющее.

Дверь распахнулась вновь. В гордом одиночествевошел окружной прокурор Т.Л. Пэрриш и проследовал к своему столу,установленному напротив места Патрика. Он был известен всем как человек, почтилишенный честолюбивых помыслов, который не стремился пересесть в новое, болеевысокое, кресло. Трудился Пэрриш в ходе судебных процессов методично, безвсяких намеков на небрежность. Основной целью его работы было добитьсясмертного приговора.