Патриарх Тихон - Михаил Вострышев

Уже шумят газеты о новом процессе, глумясь над мощами святых Виленских мучеников, как «явлением мумификации трупов». Но не одолеть им веры монахов и мирян, поющих над ракой с останками святых Антония, Иоанна и Евстафия:

— Мужски попрасте святии мученицы языческое нечестие и за ваши страдания нетленными венцы от Христа Бога увенчается.

— Видяще, яко нетленные мощи ваши даруют всем, притекающим с верою, исцеление от болезней душевных и телесных. Аллилуйя.

— Радуйтеся, святые мученицы, яко и ныне чудесами, истекающими от святых ваших мощей, вы укрепляете православную веру в людях.

— Проповедуют святые мощи ваши, паче всякого красноречия, несомненную надежду всеобщего воскресения.

Разливаются добрым теплом слова песнопений в сердцах богомольцев. Но страшна вера во Христа и Его угодников для властителей страны, превыше всего в мире ставящих свой разум. Спешат опьяненные властью атеисты окончательно развеять «религиозный дурман», инсценируя 8/21 июля 1920 года в Московском суде «Процесс Виленских угодников».

Первым предстал перед судом привезенный из Бутырской тюрьмы перепуганный иеромонах Досифей.

— У вас при обыске нашли тридцать тысяч рублей[29]. Откуда они? — допытывался обвинитель.

— На сапоги и полушубок копил, — оправдывался иеромонах. — Я же сторож, мне теплое нужно.

— Следователь Шпицберг указывает, — продолжал обвинитель допрос по наказу Наркомата юстиции, — что у вас в монастыре много непогребенных трупов, потому что монахи хоронят лишь за взятки.

Старик хоть и был напуган, но врать не умел.

— Непогребенных никогда не было — монахи строго за этим следят.

— А вы сами как относитесь к мощам, которые охраняли? — поинтересовался назначенный судом защитник.

Ну что стоило слукавить отцу Досифею! Выразиться туманно, маловразумительно. И тогда кошмарная жизнь в Бутырках навсегда ушла бы в прошлое, и доживал бы он свой век в покое, шепча в московских храмах любимые молитвы. Но слукавить можно перед человеком — не перед Богом.

— Я малограмотный и верю в святость мощей святых угодников, верю в дарованные ими исцеления.

Дальше говорить со стариком было не о чем, и тот же вопрос был задан доставленной из 29-го отделения милиции игуменье Серафиме. Еле живая от позора старушка — ведь случится же такое, дожить до дней, когда, словно тать, на скамье подсудимых оказалась, — еще больше раздосадовала советских законников:

— Верю в исцеление, сама видела, как привели больную женщину, она приложилась к иконе со святыми мощами и пошла назад здоровой. Знаю, хоть сама не видела, что и мальчик исцелился.

Обвинитель, беря пример с вождей мировой революции, считал, что верить в Бога и чудеса может только монархист. Признайся старушка в любви к самодержавию, ее и под расстрел подвести можно. И он задал важный каверзный вопрос:

— У вас при обыске найден портрет бывшего царя Николая Романова. Зачем он вам?

— Это был портрет Александра III. Я ему значения не придавала.

— Кто вам писал прошения в Совнарсуд? — полюбопытствовал обвинитель, наверное, надеясь упечь за решетку еще одного «контрреволюционера».

Но игуменья сослалась на незнание: в Москве для нее все чужие, попросила случайного человека, но кто он таков, не спросила.

Начались допросы свидетелей. И вновь неудача режиссеров процесса. Волкова — мать пяти красноармейцев! — стала уверять суд, что сама видела чудесные исцеления от мощей святых Виленских угодников, что благодаря ее молитвам мученикам Господь хранит всех ее детей.

Наконец нашелся один свидетель, заверивший суд, что никаких чудесных исцелений во Владимире-Екатерининском монастыре не было. Этот ценный для следствия человек был приглашен из Гжатска, где служил начальником отделения уголовного розыска и по долгу службы активно боролся с религией.

Настала очередь допрашивать Святейшего патриарха Московского и всея России Тихона.

— Вы участвовали в посылке иконы с мощами в монастырь Гжатского уезда? Расскажите суду, как было дело, — сурово потребовал председательствующий товарищ Лунин.

— В августе прошлого года ко мне поступила бумага от архиепископа Назария с просьбой разрешить освятить икону Виленских угодников с частицей их мощей. И так как это Советской властью не запрещено, я разрешил. Была у меня и Волкова, пожелавшая пожертвовать икону в обитель. Я благословил, но с условием, чтобы было получено согласие игуменьи Серафимы.

— Кто в 1919 году составил неверный акт о виленских мощах?

— Вскрыть мощи Виленских угодников приказал я, о чем говорил с Преосвященным Назарием. Мощи найдены вполне настоящими, о чем составлен акт.

Обвинитель полистал «Постановление по обвинению», сочиненное для судей Шпицбергом, и нашел еще одно «преступление» патриарха.

— А сколько вы получаете денег с Иверской часовни?

— Моей канцелярии отдают одну треть братской кружки. За последний месяц получил сорок тысяч рублей.

Назначенный судом защитник тоже решил поучаствовать в допросе:

— А при вас были исцеления? И что такое, по-вашему, мощи?

— За время пастырской службы исцелений не видел. Мощами почитаю всякие останки угодника Божия — будь то прах, кость или сохранившееся тело.

После допроса патриарха, дабы наглядно показать «паразитическую жизнь черной рати духовенства», зачитали сообщение помощника заведующего экономией «советской фермы», оттягавшей у Донского монастыря добрую часть его территории. Судьям пришлось изрядно поломать головы, чтобы увязать с проходившим процессом расплывчатые намеки «товарища с советской фермы» Молоканова, что кто-то, кого он не помнит, когда-то ему говорил, что как-то монахи устроили торжество, израсходовав на обеденный стол восемьдесят тысяч рублей.

Пора было вступать в борьбу «общественному обвинителю» Галкину. Вот только от какого «общества» выступал бывший священник, а ныне воинствующий безбожник, мало кто знал. Он без лукавых юридических вывертов, как истинный революционер и новатор судебного делопроизводства, потребовал от суда вызвать свидетелем… главного организатора происходящего процесса Шпицберга.

Нахальства «общественного обвинителя» не смог выдержать один из защитников и заявил, что Шпицберг является следователем по этому делу, к тому же он все время процесса находился в зале суда, а потому по закону не может выступать свидетелем.

И случилось неслыханное в советском суде: в ходатайстве Галкину отказали. Пока давали нудные показания о мумифицировании врачи, он оторопело соображал, что следует предпринять, и в конце концов потребовал перерыва на пятнадцать минут. О чем он беседовал эти четверть часа с судьями — неизвестно, но предположить можно, судя по тому, что, несмотря на повторные протесты защиты, пресловутый Шпицберг все-таки был допрошен как свидетель. Он резво отвечал на совместно продуманные с сослуживцем по Наркомату юстиции Галкиным вопросы. При этом особо пытался оболгать патриарха Тихона: