Лоуренс Аравийский - Томас Лоуренс

Была полночь, мы уж шли шесть часов, и Ллойд с горечью сказал, что к утру мы можем дойти до Багдада, — тут не могло быть никакой железной дороги. Торн увидал ряд деревьев, и ему показалось, что они движутся. Затворы наших винтовок щелкнули, но деревья оказались лишь деревьями.

Мы оставили надежду и безучастно поехали дальше, качаясь в седлах. Уставшие веки смыкались. Индусы опять далеко отстали. Но через час перед нами неясно вырисовался вал, не похожий на предыдущие. У него были прямые очертания, и вдоль — на всем его протяжении — темнели пятна, которые могли быть тенью от водосточных отверстий. Когда мы приблизились, вдоль его края возникла изгородь из острых жердей. То были телеграфные столбы.

Мы проворно остановили наш отряд и поехали в сторону, а затем прямо, чтобы разузнать, что скрывалось под тишиной местности.

Мы ожидали, что внезапно свет поглотит темноту, а тишину сменят залпы выстрелов. Но все было спокойно. Мы достигли вала и нашли его покинутым. Мы спешились и обегали вдоль и поперек каждую тропинку на расстоянии двухсот ярдов: полное безлюдье. Можно было пройти здесь в полной безопасности.

Я велел немедленно переходить железную дорогу и двинуться на восток в безлюдную, дружественную пустыню. Сам же я сел на рельсы под поющими проводами, пока мимо меня не прошли, пересекая полотно, все верблюды, ступая со свойственной им по ночам напряженной беззвучностью. Через час мы устроили роздых до рассвета.

На следующий день мы нашли Ауду, расположившегося лагерем на неровном, заросшем кустарником пространстве на юго-западе от колодцев. Он встретил нас принужденно. Он отослал свои большие палатки и женщин, чтобы они были вне досягаемости турецких аэропланов. В лагере находилось лишь немного людей его клана тайи, и те яростно спорили о распределении причитающегося им вознаграждения. Старику было грустно, что мы нашли его со столь слабыми силами.

Я старался изо всех сил уладить раздоры, пытаясь придать мыслям арабов новое направление, и достиг полной удачи. Арабы начали улыбаться, что уже являлось победой.

Когда мы, закусив, бродили по серым, сухим канавам, я открыл Заалу мои планы экспедиции к мостам Ярмука. Они ему очень не понравились. Заал в октябре был не таким, как в августе. Успех превратил неутомимого в езде храбреца в благоразумного, осторожного человека, для которого жизнь стала драгоценной благодаря свалившемуся богатству. Раньше он повел бы меня, куда бы я ни захотел, но последний набег подверг испытанию его характер, и сейчас он заявил, что сядет в седло лишь в том случае, если я лично потребую его участия.

Я спросил, какую группу мы могли бы набрать. Он назвал трех человек из лагеря как подходящих участников для такого отчаянного дела. Брать троих из племени тайи было бы хуже, чем никого не брать, так как их самодовольство заразило бы остальных людей, между тем как их самих было слишком мало, чтобы можно было обойтись ими одними. Поэтому я заявил, что сделаю попытку найти людей где-либо в другом месте. Заал, казалось, почувствовал облегчение.

Ллойду нужно было уезжать в Версаль. Я очень сожалел о нем как о единственном человеке, понявшем наши задачи. Когда он покинул нас, мы вновь очутились во власти бесконечной войны, арабов и верблюдов.

Наступила ночь. Драгоценное время бесполезно растрачивалось. В течение многих часов я в одиночку убеждал арабов. Постепенно я добился кое-чего, но спор еще продолжался, когда около полуночи Ауда поднял свою палку и попросил, чтобы мы замолчали. Мы подчинились, желая узнать, какая опасность нам угрожает. Немного погодя до нас донесся почти неуловимый гул, похожий на ропот далекой грозы. Ауда поднял угрюмые глаза на запад и сказал:

— Английские пушки!

Алленби начал первые приготовления,[47] и грохот его орудий обнадежил меня и положил конец моим сомнениям.

На следующее утро настроение в лагере было спокойное и сердечное. Старый Ауда на этот раз, уладив распри, горячо обнял меня, призывая мир на нас. Наконец, когда я положил руку на седло верблюда, он выбежал вперед, опять заключил меня в свои объятия и прижал к себе. Его жесткая борода царапала мне ухо, когда он быстро прошептал мне:

— Берегись Абд эль-Кадера.

Вокруг толпилось слишком много народа, чтобы он мог что-нибудь добавить.

Около полудня мы расположились лагерем. Внезапно поднялась тревога. Всадники на лошадях и верблюдах появились с запада и востока, быстро приближаясь к нам. Мы схватились за винтовки. Через полминуты мы пришли в полную боевую готовность.

Шерив Али увещевал нас, чтобы мы открыли огонь, лишь когда действительно начнется нападение на нас, как вдруг Авад с веселым смехом выбежал вперед по направлению к неприятелю, размахивая рукавом над головою в знак дружеских намерений. Те открыли по нему огонь, но безрезультатно. Он бросился на землю и выстрелил в ответ. Его пуля пролетела как раз над головой переднего всадника. Она, а также наша безмолвная готовность привели врагов в замешательство. Они нерешительно сгрудились и после минутного спора взмахнули своими плащами, неохотно отвечая на наш сигнал.

Один из них выехал вперед, направляясь к нам мерной поступью. Авад под защитой наших винтовок вышел на двести ярдов, чтобы встретиться с ним, и увидал, что тот принадлежал к племени сухур. Услыхав наши имена, он притворился пораженным. Это был летучий отряд из клана зебн-сухур, расположенного лагерем, как мы и рассчитывали, против Байра.

Али, взбешенный их вероломным нападением на нас, угрожал им всякими карами. Они угрюмо выслушали его тираду и заявили, что у племени бени-сахр существует обычай стрелять по чужеземцам. Али согласился, что у них, возможно, есть такой обычай, обычай неплохой в пустыне, но доказывал, что их нападение на нас с трех сторон без всякого предупреждения являлось предумышленной засадой.

Наши недавние недруги отправились в Баир, чтобы сообщить о нашем прибытии.

Наступила спокойная ночь. И вновь до нас донесся уверенный, спокойный гул тяжелых орудий Алленби, подготавливавших штурм Палестины. Под этот артиллерийский аккомпанемент мы рассказали в Баире старшине клана шейху Мифлеху, что мы прибыли сюда, чтобы совершить набег на округ Деръа, и были бы рады, если бы он с пятнадцатью соплеменниками на верблюдах присоединился к нам.

После нашей неудачи у племени хавейтат мы решили не разглашать полностью нашего плана, чтобы его опасность не отпугивала наших партизан. Однако Мифлех сразу согласился с явной поспешностью и охотой, обещая взять с собой пятнадцать лучших людей из племени.

Уже давно наступил мрак, когда наш караван, запасшись водой, покинул Баир. Мифлех считал нужным посетить могилу Эссада, предполагаемого предка клана, находившуюся недалеко от могилы Аннада. Шейх решил воспользоваться удобным случаем и добавить к потертой коллекции, находящейся на могиле Эссада, еще одну головную тесьму. Верный себе, он попросил нас добавить что-нибудь к его дарам. Я вручил ему мои дорогие украшения из Мекки из красного шелка, расшитые серебром. Расчетливый Мифлех заставил меня принять полпенни, чтобы иметь право говорить о купле. А когда через несколько недель я убедился, что украшение исчезло, он громко в моем присутствии стал распространяться о святотатстве безбожных шерари, обворовавших его предка, но Турки мог бы рассказать мне иное. Нас вывела из Вади-Баира крутая старая тропа. На вершине одного из кряжей мы расположились лагерем на ночь. Мы легли тесно друг возле друга и затихли, напрягая слух, чтобы уловить биение пульса орудий Алленби. Их говор казался красноречивым.