Узкая дверь - Джоанн Харрис

я в течение всего дня невольно возвращалась к этому разговору и вспоминала слова, сказанные мною о Доминике, не только с удивлением, но и с сомнением.

Глава девятая

(Классическая школа для мальчиков) «Сент-Освальдз», академия, Михайлов триместр, 14 сентября 2006 года

Все-таки преимущества пребывания на посту центуриона[51] сильно преувеличены. С годами, конечно, приобретаешь кое-какую, хотя и весьма ограниченную, мудрость, но вместе с этим получаешь испорченное пищеварение, редеющие волосы, чрезмерную активность мочевого пузыря и мучительную, совершенно излишнюю боль в пояснице. А также, как свидетельствует последний эпизод, связанный с моим здоровьем, не очень сильную, но весьма раздражающую боль, точнее, противную дрожь где-то под ребрами; она, может, и не столь активна, как тот опасный настойчивый «палец», но вызывает тревогу своим постоянством.

Мой лечащий врач считает, что мне необходимо уметь расслабляться. Корни моих проблем, по его словам, в постоянных стрессах и повышенном давлении. Он в очередной раз полностью пересмотрел список моих лекарств и снова заговорил о том, что мне пора задуматься о выходе на пенсию.

– Эта встряска, возможно, пробудила бы в вас те дополнительные силы, которые вам сейчас необходимы, – сказал он мне сегодня во время очередного визита. – Вы пока что в довольно приличной форме, и единственное, что вам сейчас, пожалуй, необходимо, это сменить темп.

Мне очень хотелось сказать ему, что подобная смена темпа вполне может меня сгубить, но я подавил это желание. Мы, Старые Центурионы, только и держимся за счет стрессов. Лишите нашу жизнь стрессов, и мы тут же развалимся. Собственно, именно это и случилось с моим другом Эриком Скунсом.

Вот и Ла Бакфаст (прямо как мой доктор) постоянно проявляет какую-то повышенную внимательность. У меня все это вызывает некую смутную тревогу, о которой мне по некоторым причинам даже и говорить не хочется. Ла Бакфаст каждый день заходит меня проведать и рассказывает мне очередной кусочек своей истории. Она также обещала на этой неделе связаться с полицией по поводу той мрачной находки близ будущего бассейна Гундерсона. Должен признаться, я испытал облегчение, услышав эту новость. Надо было мне с самого начала настоять на необходимости обратиться в полицию. Но эта женщина как-то ухитрилась меня загипнотизировать – возможно, просто силой своей личности, а может, тем, что постоянным действующим лицом в ее повествовании является Эрик. Так или иначе, а я очень надеюсь, что освобожусь от этого наваждения, как только она свой рассказ закончит.

Да, мне уже очень хочется, чтобы она его поскорее закончила! Интересно было бы побольше узнать о том, каким был Эрик, когда работал в «Короле Генрихе». Судя по всему, совсем не таким, каким я его знал – если я вообще когда-нибудь знал его по-настоящему! – и все же мне не верится, что он действительно мог быть настолько порочным. Стоит мне подумать об этом, и сразу начинается тот противный сердечный тремор, который словно подсказывает, что я могу еще много чего узнать о моем старом друге. И все же хоть Эрик теперь и опозорен в моих глазах, он, тем не менее, по-прежнему остается моим другом. Сердце – упрямый лидер и всегда упорствует в своих беспорядочных переживаниях, не подчиняясь разуму школьного учителя. Эрик оказался насильником. Я это знаю и понимаю, как сильно это меня подкосило. Что же будет, если я узнаю, что мой друг был еще и убийцей? Хватит ли у меня мужества, чтобы открыть внешнему миру то, что стало известно мне, или же я позволю этой страшной правде и дальше гноиться у меня в душе? А она, подобно жуткой ране, так и будет гноиться, и я прекрасно это сознаю, и отравит душу не только мне, но и моей любимой школе. То, что началось как некая захватывающая история с приключениями, теперь превратилось в нечто совершенно иное: в испытание веры, в схватку со смертью, в борьбу за сохранность самой души «Сент-Освальдз».

Девочка, которой Ла Бакфаст поручила за мной присматривать, сегодня утром уже ко мне забегала. Ее зовут Эмма Викс. Довольно приятная девочка, но навещает она меня скорее из чувства долга, а отнюдь не из сострадания. Она принесла мне еще того чая, который заваривает Ла Бакфаст и который можно пить, лишь улучшив его глотком бренди. Ла Бакфаст явно считает его некой универсальной панацеей. В его состав входит ясменник святого Иоанна – что бы это название ни означало, – а также боярышник и лакрица; предполагается, что этот чай должен очищать и неким образом омолаживать мои дряхлые, изношенные тело и душу. Но лично я сильно сомневаюсь в подобной возможности. Девочка Викс принесла мне также открытку от моих «Броди Бойз» с пожеланиями поскорее выздороветь и большую коробку разноцветных лакричных леденцов, в которую была вложена открытка от Бен с пожеланием: Пожалуйста, поскорее выздоравливайте! Этот пустячок тронул меня куда больше, чем можно было бы ожидать, и все же, в точности как и после принесенных Дивайном шоколадок, мне вдруг стало очень не по себе.

– Вообще-то я прямо с завтрашнего дня готов приступить к занятиям, – заявил я Ла Бакфаст, когда она вечерком в свой обычный час, ровно в половине седьмого, ко мне заглянула. Я поздоровался, провел ее на кухню и сразу же поставил на огонь чайник. Да, у нас с ней уже возникли некие общие привычки, что одновременно и приятно, и вызывает некую тревогу. Я понимаю, конечно, что все мы, представители Старой Школы, являемся игрушками в руках рутины. Вечно наше расписание диктует нам, куда идти, с кем видеться, что носить и даже когда пить чай. И те крохотные нарушения, которые мы себе позволяем – вроде выкуренной тайком «Голуаз» или незапланированного легкого перекуса на перемене, – являются причиной постоянного возмущения Боба Стрейнджа, который завел себе целую сеть тайных наблюдателей, и из-за этого большинство учителей в «Сент-Освальдз» страдают несварением желудка, связанным с чересчур торопливым заглатыванием кусков запретной пищи и нездоровым пристрастием ко всяким покупным пирожкам и булочкам. Возможно, и я по той же причине в настоящий момент чувствую себя так плохо, хотя целую неделю предавался вынужденному отдыху. Впрочем, я был осторожен и ни слова не сказал об этом Ла Бакфаст; она, похоже, опасается, что я в любой момент готов поддаться этой, в черном плаще и с косой.

– Я готов хоть завтра вернуться на работу, – повторил я. – Мне, конечно, была предоставлена весьма приятная синекура, но я отнюдь не уверен, что мне следует и в дальнейшем перекладывать свои заботы на любимых коллег.

И, между прочим, говорил я чистую правду: согласно давней традиции «Сент-Освальдз», преподаватели филологического отделения никогда не ищут замену на