Могила тамплиера - Андрей Воронин

– Так вот это кто, – пробормотал Сиверов, подумав, что это судьба и от растреклятых рыцарей с их мечами, латами и энклапионами ему не спрятаться даже на дне морском. – Гордись, – повернувшись к Ирине, добавил он. – Твою женскую честь сегодня отстоял не кто попало, а самые настоящие профессионалы по этой части – рыцари.

Они вернулись на свои пледы, выпили по глотку тепловатой минеральной воды и закурили.

– Хочешь присоединиться? – спросила Ирина, заметив, что Глеб, не отрываясь, наблюдает за ходом рыцарского поединка.

В круге была уже другая пара; один из участников предыдущей схватки, морщась, массировал украшенное здоровенным багровым кровоподтеком плечо, а другой – надо полагать, победитель – с участливым и виноватым видом топтался вокруг него. Зрители встречали удачные удары одобрительными криками, девушки (дамы сердца, не иначе) хлопали в ладоши.

– Вот уж нет, покорнейше благодарю, – отказался Сиверов. – По-моему, я тебе уже говорил, что адреналина мне с избытком хватает на работе. На отдыхе, душа моя, надо лениться, а не лупить друг друга железными палками по чем придется.

– Но ты на них не налюбуешься...

– Я любуюсь не на этих драчунов, а на вон ту, черненькую, – видишь, которая прыгает? Радуется, солнышко, что одному из ее приятелей только что чуть череп не проломили. Такая лапочка! Просто конфетка, так бы и съел...

– Да ну тебя! У тебя только одно на уме...

– Это точно, – вздохнул Глеб, – одно. И совсем не то, что мне хотелось бы там, на уме, иметь. Если серьезно, эти псы-рыцари навели меня на дельную мысль. Придется внести некоторые коррективы в один план...

– В какой еще план?

– Не беспокойся, речь идет не о плане на сегодняшний вечер.

– Ну, еще бы! Я и говорю: голодной куме все хлеб на уме.

– А кто виноват, что кума голодная?

– Ну уж точно не я! – возмутилась Ирина.

– Значит, подразумевается, что этот негодяй, этот мерзавец – я? Ладно, вечер не за горами. Посмотрим, что ты запоешь перед сном!

– Посмотрим, – согласилась Быстрицкая, почему-то погрустнев. – Только ты, пожалуйста, не забудь выключить телефон, чтобы твой любимый Федор Филиппович не спел тебе другую песню. Не знаю, чем он берет, но мне с ним, увы, не тягаться...

* * *

Старший сержант патрульно-постовой службы Арбузов допил квас, бросил пластиковый стакан в высокую урну, утер губы тыльной стороной ладони и, без видимой необходимости поправив висевшую в петле на поясе резиновую дубинку, извлек из кармана брюк пачку сигарет. Разорвав целлофановую обертку и отправив ее вслед за стаканом, Арбузов протянул открытую пачку прапорщику Коврову. Тот еще не допил квас и потому отказался, помотав круглой, обритой наголо головой. Роста в прапорщике было без малого два метра, но он казался приземистым из-за своей неимоверной ширины. Плечи у него были покатые, как у штангиста, а мешковатый милицейский комбинезон сидел как влитой, распираемый изнутри буграми чудовищных мускулов. Как правило, даже самым отпетым правонарушителям хватало одного взгляда на этот славянский шкаф с кокардой на антресоли, чтобы их боевой пыл бесследно улетучился. Ковров был тертый калач; он успел дважды побывать в Чечне, привез оттуда четыре дырки в шкуре и две наградные ленточки – медали "За отвагу" и ордена Красной Звезды.

Прапорщика уважали и побаивались. С одной стороны, за Ковровым напарник был как за каменной стеной и, случись драка, мог бы вообще не принимать в ней участия, а спокойно покуривать в сторонке, дожидаясь, пока прапорщик самостоятельно, как он выражался, "порешает вопросы". А с другой стороны, Ковров никогда не отсиживался, наблюдая из безопасного места за развитием событий, и не позволял этого своим напарникам. Но ведь это ж Москва, тут всякое случается, в том числе и разборки с применением автоматического оружия. И вот вообразите себе такую картину: кругом пальба, как при штурме Грозного, братки залегли и, зажмурившись, решетят друг дружке "мерседесы", "бумеры" и прочие "лендкрузеры", а этот шкаф, этот облом тамбовский, отстегивает от пояса резиновый "демократизатор" и спокойненько так, вразвалочку, начинает прямое и неотвратимое движение к самому центру событий... Некоторые считали его просто контуженным, другие говорили, что он нарочно смерти ищет, а как оно было на самом деле, никто, конечно, не знал.

Но сегодня стрельбы как будто не предвиделось. На дворе стоял белый день, за спинами патрульных возносилась в безоблачное небо огромной вогнутой пластиной сплошного зеркального стекла гостиница "Космос", и никаких безобразий в поле зрения старшего сержанта Арбузова и прапорщика Коврова пока не наблюдалось. Арбузов закурил и как раз прятал в карман форменных брюк зажигалку, когда прямо напротив них остановился ярко-красный "порше кар-рера" – этакая лупоглазая ракета на сверкающих титановых дисках, обутых в низкопрофильную, едва ли в два пальца высотой, гоночную резину.

– "Поршак", – с лютой завистью в голосе констатировал старшина. – Вот это тачка!

– Тачка – хлам. Ты на водителя посмотри, – посоветовал Ковров, всегда и все замечавший первым.

Арбузов посмотрел и крякнул. Да, по сравнению со своим водителем даже вожделенный "поршак" выглядел бледновато – действительно как хлам или, к примеру, как наградные планки на могучей груди Коврова. Потому что управляла им женщина, да такая, какую увидишь нечасто. Да что там! Таких, как она, нормальный мужик, не олигарх, видит только по телевизору, да и то изредка. И при этом совсем неважно, о каком именно мужике идет речь – русском, американском или, к примеру, бразильском. В наше время любому дураку известно, что даже знаменитые на весь мир актрисы, голливудские звезды, в повседневной жизни, дома у себя – бабы как бабы, и сногсшибательными суперкрасотками их делают пластические хирурги, стоматологи-протезисты, визажисты-парикмахеры, а в самую первую голову – операторы-виртуозы. Берут от одной известное всему белому свету лицо, от другой – грудь, от третьей – ноги от ушей, потом монтируют это все в одном кадре, и получается не баба, а просто ангел, идеал неземной красоты.

Но даже и голливудских (а в последнее время и российских) искусственных красоток вот так запросто на улице не встретишь. Потому что они, заразы, пешком, считай, и не ходят, а если ходят, то по таким, понимаешь ли, улицам, куда простых смертных не больно-то и пускают. Это как по телевизору, помнится, передавали: этот их Крепкий Орешек, Брюс Уиллис, купил для своей бабы целый квартал (или улицу?) и всех оттуда выселил к едрене фене, чтоб под ногами не путались. С жиру бесятся, одно слово...

Все эти мысли промелькнули в голове старшего сержанта Арбузова бешеным зигзагом, похожим на молнию, пока обладательница ярко-красной "карреры" неторопливо вышагивала по тротуару мимо них с Ковровым. Вот это был бриллиант! Вроде и одета простенько, в обыкновенный джинсовый костюмчик и обыкновеннейшие, простейшие, однотонно-белые кроссовки (фирменные, конечно, но это уже детали), и браслетик на руке не серебряный даже, а откровенно медный, и макияжа особенного на ней не наблюдается, и прическа как у всех – ну, короче, из так называемой оправы один только "поршак" и есть, – но зато, ребята, какая огранка! Смотреть же больно, глаза режет!