Могила тамплиера - Андрей Воронин

Этот вопрос служил явным признаком слабости, столь же постыдной, сколь и предосудительной, так что светловолосый гитарист немного воспрял духом.

– А что? – разваливаясь в кресле и забрасывая ногу на ногу, нагло осведомился он. – Не успела насладиться? Не согрешишь – не покаешься, а? Смотри, детка. Ему это может не понравиться.

Местоимение "ему" прозвучало с интонацией, означавшей, что писать его надлежит не просто с большой, прописной, буквы, а большими, прописными, буквами с начала до конца: ЕМУ.

– Ты просто любишь кровь, как другие любят водку или кокаин, – с горечью сказала она. – А ОН, да будет тебе известно, не любит стукачей.

– Небезызвестный Отелло, вероятно, тоже не испытывал к ним нежности, – почувствовав наконец под ногами твердую почву, заявил он. – Любить и прибегать к услугам – разные вещи. Совершенствуйся в великом и могучем русском языке, солнце. Боюсь, тебе это пригодится, когда настанет час истины и придется объясняться с НИМ. Ну, так как?

– Что "как"? – Одолеть ее было непросто, но он и не рассчитывал на легкую победу. – ОН – прагматик, разумный человек. Все твои россказни – ничто перед тем простым фактом, что ты без видимой причины, ради собственного удовольствия, зарезал человека. И не в каком-то Пскове, а здесь, в Москве! Скажи, кто из нас двоих сука? Ну, говори, ты, мразь! Ты подглядываешь за мной круглые сутки, ты не сводишь глаз с моей задницы, а потом дрочишь по углам, и ТЫ требуешь от меня оправданий? Попробуй оправдаться сам!

"Тоже мне, обвинение, – подумал он. – Онанизм – дело частное, сугубо интимное. Если в ты, сучка нерусская, поменьше ломалась, мне бы точно этим заниматься не пришлось".

– А давай трахнемся, – неожиданно для себя самого честно предложил он. – Просто, без затей, без этих ваших садомазохистских штучек... Я тебе не ОН. Поверь, тебе понравится. Это помогает преодолеть разногласия и способствует взаимопониманию... Сильно способствует. А?

На согласие он, конечно, не рассчитывал – ну, разве что в самой глубине души. На что он действительно рассчитывал, так это на взрыв; он ожидал крика, ругани, пощечины – словом, чего угодно, только не того, что произошло в действительности. Ее искаженное яростью лицо вдруг разгладилось, сделавшись безмятежно спокойным, она выпрямилась, повернулась к нему спиной, отошла к окну и закурила. Даже в этом дурацком бесформенном халате и даже со спины она была неправдоподобно красива. Красива, холодна и равнодушна, как северное сияние; теперь, когда это произошло, он понял, что рассчитывать на что-то иное было попросту глупо. Она никогда не теряла самообладания – во всяком случае, в его присутствии – и если уж била, то била наверняка, без промаха. И на его предложение ответила самым оскорбительным для него способом – сделала вид, что ничего не слышала, что его вообще здесь нет, а если и есть, то обращать на него внимание нечего – посидит, соскучится и уйдет... К шлюхам. А может, в Луна-парк.

Он сходил по ней с ума с той самой минуты, как увидел впервые. Он боролся как мог и неизменно терпел поражение: эта женщина неотступно маячила перед ним, даже когда их разделяли тысячи километров и десятки государственных границ. Он никогда не называл эту болезнь любовью, считая данное чувство давней выдумкой поэтов, а себя – достаточно умным и прагматичным для того, чтобы в эту выдумку не верить. Но болезненная тяга к этой женщине, как ее ни назови, была реальностью, с которой он ничего не мог поделать.

– Не понимаю, почему ты так разозлилась, – заговорил он, сознавая, что этим только лишний раз унижает себя, но не представляя, что еще можно сделать, разве что действительно встать и уйти. – В чем дело? Не он первый, не он последний. Неужели он тебе действительно так понравился?

– Что в нем могло понравиться? – неожиданно ответила она. Она говорила, не оборачиваясь, перемежая слова глубокими нервными затяжками. Табачный дым лениво клубился на фоне окна, льнул к стеклу; на сигарете нарос длинный, кривой, готовый в любую секунду отвалиться столбик пепла. – Просто я устала от крови. А это последнее убийство было абсолютно бессмысленным. Он же ничего не знал! А все, что ему было известно, я могла выведать за четверть часа, не пачкая рук. Но ты!.. О, разве ты мог упустить такой случай? Ты хотя бы понимаешь, что ты натворил? Ты просто оповестил ищеек, что мы находимся здесь, в Москве. С таким же успехом ты мог бы отправить им открытку с уведомлением или просто позвонить.

– Ты не права, – возразил он, радуясь продолжению разговора. Пусть презирает, пусть негодует, пусть сыплет обвинениями – что угодно, только пусть не молчит. Пусть говорит, и не просто говорит, а говорит ему, с ним, для него. – Не права, поверь. Он видел тебя, говорил с тобой, он тебя запомнил. Не запомнить тебя невозможно, ты сама это прекрасно знаешь. Проснувшись утром с головной болью и обнаружив, что тебя нет, даже этот болван смекнул бы, что дело нечисто, и предупредил бы своего хозяина. Это ведь несложно, они поддерживали связь по электронной почте. Тот бы лег на дно, сменил электронный адрес, уехал, в конце концов, и что тогда?

Она в ответ лишь равнодушно пожала плечом. Пепел с сигареты наконец-то упал, и она рассеянными движениями начала вытряхивать его из складок чересчур большого для нее халата.

– Этому писаке просто необходимо было заткнуть рот, – продолжал он, черпая уверенность в звуках собственного голоса. – Столько наболтал, что это уже начало становиться опасным. Он действительно мог добиться цели, понимаешь? Кто-нибудь непременно клюнул бы на эту удочку, вещь снова сменила бы хозяина, а это новые поиски, быть может безуспешные, и, кстати, новые жертвы – очень может статься, действительно бессмысленные.

– Иногда мне кажется, – все так же не оборачиваясь, словно обращаясь к кому-то невидимому, находящемуся по ту сторону зеркального стекла, произнесла она, – что вы просто сошли с ума. Кучка кровавых маньяков... Зачем вам это? Неужели эта побрякушка стоит того, чтобы из-за нее убивать людей?

– Вы? – с подчеркнутым изумлением переспросил он, намеренно оставив в стороне вопрос о целесообразности предпринимаемых действий. – С каких это пор мы для тебя "вы"? Ты хочешь сказать, что ты теперь сама по себе?

– Чего я действительно хочу, так это чтобы ты, наконец, ушел. – Голос у нее был усталый, надломленный. – Зачем, за что ты меня мучаешь? Я делаю все, что нужно, не так ли? Но требовать, чтобы я была от этого в восторге, не может никто – ни ОН, ни тем более ты. Уходи, пожалуйста, я действительно очень устала.

– И куда же мне идти? – с горькой язвительностью осведомился блондин. – К шлюхам или в Луна-парк?

– Ах, да ступай куда хочешь! Какая мне разница? Можешь связаться с НИМ и рассказать о нашем разговоре. Заодно похвастайся своим последним подвигом. Может быть, ОН погладит тебя по головке и даст шоколадку. А может, решит, что тебя пора наконец остановить, и сделает с тобой то, что тебе так нравится делать с другими.

– Ну, это вряд ли, – самоуверенно заметил он.

– Да, – вяло согласилась она, – знаю.