Поцелуй смерти - Лорел Гамильтон

– Ты прав, – вздохнула я. – Я чувствую себя виноватой за Сина, и кличку его терпеть не могу.

– Полное имя у него Синрик, и Риком он быть не хочет.

– Я знаю. Но я бы его отослала домой, если бы могла.

– Ты можешь его отослать домой в Вегас, Анита. Он синий тигр твоего зова, и он тебе подчиняется.

Мне пришлось сосредоточиться на резком повороте между всеми этими деревьями в утреннем свете, как будто я на миг отвлеклась, забыв, что веду машину. Снова Мика меня удивил.

– Мне кажется, ты был среди тех, кто говорил мне, что это жестоко было бы – отослать Сина обратно?

– Был, но то, что я с тобой не согласен, не означает, что ты этого не можешь.

Я задумалась, почему он сформулировал именно так. Намекает, что если я сделаю глупость, продиктованную чувством вины перед моим самым младшим любовником, он может точно так же поступить насчет своего единственного любовника? Или я домысливаю? Ну да, домысливаю, но у Мики у самого тенденция домысливать, так что, может быть, я мыслю без всякой приставки «до»? Господи, как все перекручено.

– Мир, – сказала я.

– В смысле? – спросил он настороженно, даже, быть может, подозрительно.

– Никаких вопросов сегодня, которые могут хоть как-то испортить нашу личную жизнь. Согласен?

Я почти слышала, как он улыбается в телефон.

– Звучит заманчиво, Анита. Очень заманчиво.

Голос у него был усталый, и я поняла, что пока я ловила бандитов, он сидел дома, успокаивая тигра-тинейджера и изображая скалу спокойствия для Натэниела и всех, кого напрягала опасность, грозившая мне сегодня на работе.

– Спасибо, Мика.

– За что?

– За то, что ты здесь, что ты – это ты, за то, что ты мой милый, что ты со мной.

– Всегда пожалуйста. Я не хотел бы быть в другом месте или с кем-то другим.

– Даже при такой опасной жизни и политике противоестественных сообществ?

– В противоестественную политику втянул тебя я – еще при первой встрече.

– Я в нее влезла достаточно глубоко еще до тебя, – возразила я.

– Пусть так, но я в ней хорошо разбираюсь, а с твоей помощью еще лучше.

– Я могла бы поспорить, что это ты помогаешь мне в ней разбираться, но не буду.

– Давай быстрее домой, – сказал он.

– Даю.

– Я тебя люблю.

– И я тебя, – ответила я.

Вот это был тот случай, когда в паре никто не хочет класть трубку, но в конце концов это стало как-то глупо, и я положила трубку первой. Я люблю Мику и Натэниела, люблю нас как «супругов». У нас получается. Получаются отношения лучше всех тех, в которых мне приходилось участвовать. Да черт побери, эти двое помогают мне улучшить и все другие мои отношения. Мика давал Жан-Клоду кровь и включил его в шорт-лист мужчин, с которыми он готов быть голым в одной компании и в одной постели, хотя определенные барьеры разрешено было перейти только Натэниелу. Натэниел – такое же исключение для Мики, как Нефрит для меня. Моя жизнь стала такой, какой я даже думать не могла год назад, но, как говорит Мика, если ты чего-то не планировала, это еще не значит, что это плохо. Просто оно есть, и вот в моей жизни такое незапланированное – это восемнадцатилетний тигр-оборотень, у которого сейчас насчет моей работы претензии типа как-ты-смеешь-рисковать-жизнью-и-так-меня-пугать. Перспектива его успокаивать меня не манит, потому что Мика прав: у меня насчет Синрика серьезные комплексы. Син – ну и прозвище, боже ты мой! Оно точно выражает все, что меня грызет по поводу этого мальчишки, и в этом вся проблема. Я все еще вижу в нем ребенка, и при этом он мой любовник, так что, может быть, все же не ребенка, но он же так молод! И не просто годами, но он такой несамостоятельный, неопытный… молодой до желторотости, жизни не видел. Я его первая женщина – ну да, нас всех ментально изнасиловал самый сильный и злой вампир из всех, что бывали на свете. Это было сделано, чтобы отвлечь меня и занять на то время, пока плелась нечестивая интрига, но как бы там ни было, это я лишила Синрика невинности в метафизической оргии. Мне все еще неловко было об этом думать, как бы мало я ни помнила. Как будто напилась до потери памяти, и только какие-то проблески остались.

Я у него была первой, и мне это как кость в горле. И у меня чувство вины, потому что я его не люблю. Почти год он уже с нами, а я все еще его не люблю. Он мне симпатичен, секс у нас достаточно часто, так что в этом смысле все в порядке, но любить его я не люблю. Даже близко он мне не так дорог, как другие участники моей жизни – длинный список, в котором все они стоят перед ним по уровню моей к ним привязанности, и вот почему у меня чувство вины. Я ведь как рыцарь на белом коне прискакала его спасти и подарить весь мир, а это значит, что мне полагалось потом ускакать в закат и жить со спасенным долго и счастливо. Но однажды я проделала такое с Натэниелом, и получилось отлично. Если припомнить, я изо всех сил старалась и Натэниела не полюбить, как Синрика сейчас. Он вызывал у меня чувство вины по иным причинам, но все равно я долго и усердно отбивалась, чтобы его не полюбить. А как я старалась не полюбить Жан-Клода?

Я уже была почти у дорожки к дому. Блин, всегда я так отбиваюсь прежде, чем кого-нибудь полюбить? Нет, не всегда. Ричарда я пыталась любить с самого начала, а Мику с самого начала просто любила. Двое мужчин – из скольких? Ох, из многих. Черт, зря я об этом в таком ключе подумала, потому что теперь чувствую себя не только виноватой, но еще и дурой. Синрик – просто очередной мужик, от нежных чувств к которому я сейчас отбиваюсь, а потом буду относиться к нему с той же привязанностью, что к Натэниелу или Жан-Клоду? Ой, блин-блин-блин!

Не надо было в эту сторону думать.

Я вылезла из джипа, вставшего вторым в ряду машин, уже заполняющих гараж. Когда мы все дома, да еще у телохранителей свои машины, их получается очень много. Охранники стараются машины не светить и менять, чтобы какой-нибудь наблюдатель не просек, кто охраняет нас и сколько их в данный конкретный момент. Но машин все равно получается много.

У стены дома что-то шевельнулось. Я на секунду встретилась глазами с Брэмом. Кожа у него темная, почти настоящий черный цвет, но в образе леопарда он пятнистый. Поскольку другие, обладатели светлой кожи, перекидываются черными леопардами, я поинтересовалась, и мне ответили, что цвет в животном образе никак не связан с наследственностью личности, а полностью связан с наследственностью той линии зверя, от которой ты происходишь. Если ты произошел от леопардов, чьи корни восходят к пятнистым желтым леопардам, то таким ты и будешь, каким бы светлым или темным ни был в человеческом образе.

Я не стала кивать этому его краткому появлению, и он тут же опять слился с темнотой – мы просто «увидели» друг друга. Если бы кто-нибудь за нами наблюдал, то вряд ли моя реакция на Брэма – вот такая, как была, – выдала бы местонахождение Брэма этому наблюдателю. Брэм бывший военный и набрался боевого опыта еще до того, как нападение леопарда-оборотня положило конец его военной карьере «по состоянию здоровья». Он и его обычный напарник по охране Арес, гиенолак и отставной военный снайпер, всех нас отучили кивать, махать руками или как бы то ни было «узнавать» охранника при исполнении. Они плевались и стонали, пока мы не научились. Я бы и раньше рукой махать не стала, но кивнуть кивнула бы.