Френдзона для бэдбоя - Яна Лари

— А не при свете дня?

Упираюсь взглядом в пульсирующую венку на её шее.

— Был один. Давно… Думаю, ему не особо понравилось, раз сразу сбежал.

— Ему очень понравилось, — стараюсь выражать мысли связно. В груди колотится и жжёт. — Настолько, что забыл у тебя своё сердце. И даже этого не заметил. Не понял. Слонялся как неприкаянный, а потом, когда снова встретил…

Не удержавшись, прижимаюсь ртом к пульсирующей жилке. Биение под моими губами ускоряется.

Мари сложно расслабить. Зажимается и манит одновременно.

— Ты меня тогда сразу узнал?

Задерживает дыхание.

Я усмехаюсь. Если бы просто узнал…

— Знаешь, когда ты постучалась в мою дверь, в груди сразу столько всего разного закипело. По телу будто лавина сошла. Иногда этих эмоций становится слишком много. И я слепну. И творю беспредел. Неуверен, что когда-нибудь научусь с ними справляться, но без тебя я пустая оболочка.

Мари порывисто выдыхает, накрывая лицо ладонями.

— Макс, не надо. Если это просто слова… Лучше молчи.

Нет, это не просто слова.

Я и не жду, что поверит сразу.

— Было время, когда я считал себя адреналиновым наркоманом. Да и родные тоже. После вспышки эйфории мир такой невыносимо-бледный. Тлен и серость. Я рисковал по новой: скорость, драки, пару раз даже попадал в изолятор. Опасное удовольствие. Полностью соскочить нельзя, только переключиться на что-то равноценное. Потом с тем же азартом ушёл в работу. Так вот, любить — так же, только аналогов нет. Завязать по щелчку пальцев не получится.

— Я о тебе почти ничего не знаю, — вздох, такой горький, что совершенно не вяжется с убийственным взглядом затуманенных недоверием глаз.

А ведь наше счастье было так близко. Рукой подать.

— Зато теперь знаешь главное.

— Ну… — Мари собирается с духом и смущённо опускает глаза. — Просто я мать твоего ребёнка, отчасти это не столько твой выбор, сколько обстоятельства…

Охота постучаться лбом о стену.

Теперь, по её мнению, я распинаюсь только из-за Кнопки!

— У Ксюши я тоже был. Поцеловал, поправил одеяло. Но сейчас я хочу, — выделяю последнее слово. — До ужаса хочу. Тебя. Целовать, слышать, чувствовать… Особенно когда твои ладони так неуверенно подрагивают на моих плечах. Обними уже меня как следует, Ахметова, ну?

И сам же первым нетерпеливо запускаю руки под её точёную, гибкую спину. Чувствую, как мне в грудную клетку быстро колотится сердце Мари.

Это ощущается даже ярче, чем я представлял. Круче, чем отпечаталось прошлый раз в памяти!

Господи, какой кайф! Просто вспоминать друг друга, просто прикасаться.

Мари нерешительно обвивает меня в ответ. Кажется, если эти тонкие руки вдруг разожмутся, меня разорвёт от бури внутри. Помножить на вечность наши объятья и всё равно будет мало.

— Макс? — взволнованно шепчут её губы пока я алчно, слетая с катушек, прихватываю зубами то верхнюю, то нижнюю… — Макс! Мы не…

Что «не»?! — торопливо запечатываю ей рот поцелуем.

Не должны? Недоговорили? Потом всё.

Ничего не будет. Ну и что, что мы раздеты?! Мы просто обнимаемся под одеялом.

— А что вы тут делаете? — взрывается в мозг голос Кнопки.

И всё-таки это было «Мы не одни»…

* * *

— А… как тогда… а как же аист?! Ой… — сокрушается Кнопка. — Мам! Это что… Ты… ты меня обманула?!

За столом повисает молчание. Мягкий утренний свет освещает личико Ксении, которая потерянно гоняет кукурузные хлопья из одного края тарелки в другой.

— Почему обманула? — как умею пытаюсь спасти положение. — Мама просто стеснялась сказать, как появляются дети.

— Мартышев, я с тебя балдею… — мучительно-красная Мари, подперев голову кулаком, перемешивает сахар в чашке. — Братика он ребёнку делает…

«Идиот!» — дочитываю невысказанное по её глазам.

Ну да, ляпнул не подумав. У меня мать педагог. Она не ходила вокруг да около и всегда называла вещи своими именами. Откуда мне было знать, что у Мари кардинально другой подход к воспитанию?

— Капец… — тяжко вздыхает Кнопка, отодвигая тарелку.

— Ксения, какой ещё капец? Куда ты? — Мари безуспешно пытается ухватить её за рукав пижамы. — Вернись, ты не поела!

— Некогда, — отмахивается Кнопка, улепётывая в детскую. — Мне нужно одеваться.

Я ещё слабо ориентируюсь в повадках дочери, поэтому вопросительно смотрю на Ахметову. Понять что-то самостоятельно в этом женском царстве надежды пока мало.

— Что конкретно ты не понял, когда я попросила тебя помалкивать? — Прищуривается она.

Возможно, нам стоит немедленно догнать ребёнка, пока он не придумал себе невесть что, но мы стоим посреди кухни, яростно дыша друг на друга.

— Какой к чёрту аист, Ахметова?!

— Какой акт любви?! — передразнивает Мари.

— По крайней мере, поцелуи, на которых мы попались, его важная часть! — Усилием воли заставляю себя не повышать голос. — Что в них ужасного?

Мари резко разворачивается, намереваясь уйти. Перехватываю её за руку.

— Боже, Макс! — тянет она на выдохе, и от звучания её мягкого голоса, утратившего вдруг всякую язвительность, в груди что-то предательски щемит. Мольба, отражающаяся в карих глазах, моментально сбивает меня с толку. — Что для тебя «просто поцелуй», для неё — фу! Чужие слюни во рту! У Ксюши перед глазами не было примера отношений между мужчиной и женщиной, чтобы считать это всё чем-то естественным.

До скрипа сжимаю челюсти. Её слова пронимают жгучими пулями.

— Давай ещё раз вместе попробуем? — Заглядываю в глаза Мари.

В голосе совсем не по-мужски скулит чувство вины. Да и похрен. Ещё никогда не нервничал так сильно, как в это долгое мгновение, пока её взгляд мечется в сомнении.

— Ладно, — сдаётся, высвобождая руку из моих пальцев. Я с трудом скрываю облегчение. — С одним условием.

— Моя суровая девочка… — Довольный привлекаю Мари к себе. Правда, наткнувшись на её строгий взгляд, тут же принимаю серьёзный вид. — Слушаю.

— Ты больше не лезешь со взрослыми темами, ясно? — начинает она.

— Принято.

— И не шокируешь ребёнка.

— Договорились, — закатываю глаза. — Аист так аист. Вот она через пару лет удивится.

— Мартышев!

— Молчу-молчу, — пытаюсь скромно потупить глаза. Ну, то есть опускаю взгляд в вырез халата, накинутого наспех на голое тело. Тёпленького, податливого, сладко пахнущего… И вызывающего определённые помыслы! — Ахметова-а… А мы братика вечером продолжим делать?