Рыбари и Виноградари - Михаил Харит

Пожалуй, никогда в жизни он столько не молился, ежеминутно, ежесекундно. Молился Богу и ненавидел Дмитриева с Мариной.

Страх прошёл однажды ночью, когда на их спящую деревню напали. Тишина взорвалась хаосом беспорядочных звуков. Через окно Максим выпрыгнул во двор из мгновенно вспыхнувшего дома. Каменная крошка скрипела на зубах. Вокруг метались тени обезумевших людей. Крики, вопли, мат на всех языках. Где свои, где чужие, понять невозможно. В темноте Максим зацепился ногой за какой-то кабель, свалился, оказался в мокрой вонючей канаве. Рядом над головой взорвалась граната. Осколки просвистели тысячами пчёл. Одна ужалила в плечо. Больно не было. Не знал, ранен ли, а если да, то насколько серьёзно. Он ничего не мог сделать.

Захватившая мозг паника вдруг схлынула, как отступившая волна. Там, за волной, оказалась спокойная темнота безразличия к смерти. Теперь он мог соображать. Вспомнил, что где-то рядом был крохотный каменный мост. Змеёй прополз по канаве и втиснул тело в прохладную нишу с твёрдым намерением защищать убежище от кого бы то ни было.

Трудно сказать, сколько времени просидел, выставив автомат в стрекочущую очередями и сверкающую белыми сполохами темноту. Минуту или час? Неожиданно услышал топот многочисленных ног: к нему бежали люди. Они были уже совсем рядом. Ничего не видно. Не думая, нажал на спусковой крючок и начал поливать пространство перед собой очередь за очередью, очень надеясь, что не лупит по своим.

Ночной бой закончился так же неожиданно, как и начался. Зажглись фонари, послышались знакомые голоса. Максим выбрался из убежища. В ручье валялось несколько тел, похожих на сброшенные в канаву грязные мешки с картошкой. С облегчением Максим понял, что это чужие.

В этом бою он приобрёл авторитет, и главное, остался цел, если не считать лёгкой царапины на предплечье.

Вторую половину месяца было легче. Человек может приспособиться ко всему.

За день перед отправкой домой появилось подкрепление. Среди группы новых парней Максим увидел знакомое лицо. Сразу узнал следователя, который вербовал его в студенческие годы. А тот, похоже, не разглядел в загорелом наёмнике интеллигентного мальчика из профессорской семьи. Сколько таких юнцов в своё время он ломал об колено!

После ужина беседа всё же состоялась. За столом уже никого не было, лишь следователь угрюмо курил, уставившись на пепельницу, сделанную из куска мины, так, словно хотел выжечь её взглядом.

— Не узнаёшь меня? — спросил Максим, подсаживаясь рядом.

Тот поднял хмурый взгляд. Но вдруг глаза удивлённо расширились:

— А, сектант? Вот уже не думал тебя здесь встретить, — казалось, он не знал, как себя вести, хотя в словах сквозило послевкусие насмешки.

Максим молчал, испытывая глубинное удовлетворение. Теперь следователь был на его территории, и весь свой развязный сарказм мог засунуть в глубокое тёмное место.

— Какими судьбами? — спросил Максим, наслаждаясь ситуацией, как щенок, превратившийся в грозного пса и решивший поквитаться с обижавшим в детстве котом.

— Братьев-славян приехал защищать, — в голосе собеседника чувствовалась неуверенность. Сейчас он не казался значительным, а был весь какой-то потерянный и притихший. На скулах набухли желваки, словно он очень медленно пытался прожевать новую мысль, вязкую и жёсткую. Слишком привык быть уверенным в своей силе, точнее, всемогуществе организации, которую, как думал, олицетворяет. И вдруг понял: поддержки за спиной нет, никто не защитит. Попытавшись собрать остатки мужества, произнёс:

— Как воюется?

— Нормально, — ответил Максим.

В голове у него звенело. Разум понемногу закипал, в пене раздражения бешено крутилась мысль: «Вот кто во всём виноват!» Максим не пытался анализировать, почему так решил. Но мысль нравилась. Он вынул тяжёлый десантный нож и принялся рисовать на столе что-то острым кончиком. В комнате повисла тишина, прерываемая противным скрипом лезвия. Казалось, между ними натянуты нити, только у Максима они собраны в кулак, а у человека напротив воткнуты острыми крючками в кожу.

В глазах собеседника рядом с растерянностью появился страх. Теперь Максим чувствовал к нему только презрение. Он бы сидел ещё долго, рисуя таинственные узоры страшным лезвием и наслаждаясь презрением как доказательством своего превосходства, как вдруг его что-то словно толкнуло под руку.

«Немедленно уходи! — услышал он голос своей удачи. — Быстрее!!!» После безумных тренировок, придуманных генералом, Максим научился хорошо чувствовать эти подсказки и подчинялся не раздумывая. Быстро поднялся и, не попрощавшись («Сейчас этот хлыщ не стоит внимания»), почти бегом выскочил наружу. «Быстрее, бегом», — гнало его везение. Максим побежал. Сзади раздался знакомый завывающий звук летящей мины. Обернулся и, падая на землю, успел увидеть, как хибара с грохотом превратилась в стремительно расцветающий бутон из смеси камней, дерева и стекла. Где-то среди этого мусора розовыми отблесками затесались куски человеческой плоти. Взрывная волна хлопком прошла над землёй, и вновь стало тихо.

Он не винил себя за смерть следователя, тому просто не повезло. Вдвоём они бы не успели выскочить, потеряв драгоценные мгновения на объяснение необъяснимого.

На следующий день Максим уехал; его война закончилась. Влез в вертолёт с чугунной сковородкой в руке, на которую уселся. «Бережёного Бог бережёт!» Нет ничего хуже, чем в последний момент получить случайную пулю снизу. Пилот не улыбнулся, он давно привык к странностям опытных бойцов и понимал, что раз те до сих пор живы, это не придурь. Дураки долго не живут.

Чувствуя задницей холодный металл, Максим смотрел на проплывающие снизу горы в кудрявых завитках пышной растительности, похожие на макушки албанских пареньков, разглядывающих что-то под ногами. Солнечные лучи смешивались с дыханием растений и, отражаясь от камней лёгкой дымкой, укутывали спящие долинки. От этого пейзаж казался видением, тайной, пещерой Али-Бабы, внезапно открытой случайному путнику расступившимися горами. Петли ручьёв смеялись на солнце. Деревья, склонившись над водой, разделяли их на бусинки, а затем складывали в ожерелья из мелкого жемчуга. Бесчисленные озерки лежали сияющими бриллиантами в оправе золотого песка. Сокровищам не было дела до ползающих крохотных букашек-людей с их ничтожными заботами, страхами, злобой, войной.

На скалистой площадке глиняной статуэткой показался затерянный монастырь, словно отставленный кем-то в сторону, на подставку, подальше от людских глаз. Поблекшие от времени кресты упрямыми перстами тянулись к вертолёту, наставляя словами Писания: «Показал ему Искуситель всю красоту царств мира и сказал: всё это дам Тебе».

Родина встретила новым путчем. Опять в Москве были войска. Но теперь многое изменилось. Очень многое.

Новому руководству надо было решать сугубо прагматические задачи. Малопонятные эзотерические программы понимания не встречали. Финансирование закрывали, люди уходили. Отдел генерала Дмитриева расформировали. Кажется, никто этого не заметил. Особая секретность этому весьма способствовала.