Возлюбленная горца - Адриенна Бассо

– А при чем тут поцелуй? – Давина нахмурилась.

Леди Айлен улыбнулась и пояснила:

– Когда сын Фригги ожил, счастливая мать повелела, чтобы омелу никто и никогда больше не использовал как орудие убийства. С тех пор омела стала символом любви, под которым в знак благодарности Фригге, спасшей мир от гибели, все должны целоваться на Рождество.

– Мне нравятся истории со счастливым концом, – с улыбкой сказала Давина.

– Они и впрямь лучшие, – согласилась Айлен.

– А теперь довольно с нас легенд! – заявил Маккена. – Теперь нам нужна музыка. Пусть кто-нибудь приведет старого Росса.

Вскоре старик Росс уже стоял на подмостках. В руках он держал ребек, старинную скрипку. Следом за ним на подмостки поднялись еще двое музыкантов – один с барабаном, другой с флейтой. И они заиграли что-то веселое и быстрое, а все сидевшие в зале принялись хлопать в такт и отбивать ногами ритм.

Джеймс не удивился, когда его родители первыми вышли танцевать. Мать двигалась плавно и ловко, а что до отца… Можно было сказать, что некоторые свои недостатки он возмещал избытком энтузиазма.

Другие пары тоже пустились в пляс. И вдруг Малколм поднялся из-за стола и подошел к Давине. Взяв ее за руку, он помог ей встать, и девушка, скромно потупившись, вышла с ним на середину зала, где уже танцевали многие пары. Причем Малколм смотрел на Давину как голодающий на кусок хлеба.

Кровь Джеймса словно вскипела – его охватила ревность. И ему вдруг вспомнился их самый первый разговор с Давиной. Она была такой застенчивой и робкой, такой юной и невинной… И уже после той короткой встречи он почему-то уверовал в то, что им предстоит идти по жизни вместе.

А трубадуры тем временем пели о любви, которая разит внезапно – зачастую тогда, когда ни о чем не подозревающий парень впервые обращает свой взгляд на девушку. Джеймс не верил в существование воспетой поэтами любви с первого взгляда – не верил до тех пор, пока не встретил Давину и не влюбился в нее. Влюбился он в нее сразу же, но, для того чтобы чувство его созрело, понадобилось время. А когда он узнал ее и полюбил… О, тогда у него уже не оставалось сомнений в том, что он сделал правильный выбор. Казалось, их свела сама судьба. То есть так он тогда думал.

Но сейчас он знал: эта его безоглядная вера – не что иное как глупость. Ведь только неисправимой глупостью можно объяснить то обстоятельство, что он до сих пор все помнил так, словно это происходило вчера. Умом Джеймс все понимал, но ничего не мог с собой поделать. Наблюдая, как брат флиртовал с его бывшей невестой, он невольно сжимал кулаки, переполняясь яростью. «Давина моя!» – мысленно восклицал Джеймс.

А Малколм что-то говорил ей, почти касаясь губами ее уха, и Давина краснела и улыбалась. И вот уже они оба весело смеются. Похожий на осиное гнездо куст омелы свисает с балки в шаге от них. Как бы случайно Малколм забирает вправо, ломая строй танца… Черт побери! Похоже, Малколм все-таки добьется своего. Упорства старшему братцу не занимать. Джеймс буравил Малколма взглядом, но тот об этом даже не догадывался, настойчиво продвигался к цели – к поцелую с Давиной.

И тут произошло то, чего Джеймс больше всего боялся. Казалось, какая-то неведомая сила подняла его с места и потащила на середину зала…

Хотя Джеймс уже успел изрядно выпить, шел он очень уверенно. Приблизившись к старшему брату, он хлопнул его по спине. Малколм вздрогнул от неожиданности, и Джеймс, воспользовавшись его секундным замешательством, протянул Давине руку.

– Пойдем танцевать, – буркнул он.

– Дождись своей очереди, братишка, – отталкивая Джеймса, произнес Малколм. Взяв Давину за руку, он завел девушку к себе за спину – так, чтобы Джеймсу было до нее не дотянуться.

Но Джеймс не сдавался:

– Один танец закончился, и начался другой. Поэтому теперь – моя очередь.

– Крестоносцы любят танцевать? – с шутовской гримасой осведомился Малколм. – А я и не знал.

– Ты много чего не знаешь, – процедил Джеймс сквозь зубы, сделав шаг в сторону, он по-хозяйски положил ладонь на плечо девушки.

Улыбка сползла с лица Малколма. Расправив плечи и выпятив грудь, он шагнул к младшему брату. Джеймс же с удовлетворением отметил: старший брат по-прежнему был выше его ростом, но разница теперь была незначительной. К тому же авторитет Малколма больше не давил на него – он чувствовал себя ровней старшему брату.

Братья хмуро уставились друг на друга. И ни один из них не желал уступать. Джеймс увидел, как Малколм сжимал и разжимал кулаки, и он даже чуть подался вперед словно приглашая Малколма ударить первым.

Но Малколм не желал глотать наживку. И отпускать от себя Давину тоже не желал.

И вдруг Джеймс заметил, как болезненно поморщилась Давина. Он протянул ей руку, но она попятилась, и в глазах ее был страх – ей явно сделалось не по себе.

Джеймсу же было горько сознавать, что Давина бежала не от Малколма, а от него – спряталась за широкой спиной его старшего брата. И тот тут же взял ее под руку, словно поставил жирную точку в их споре.

– Найди себе для танцев другую девушку, – сказал Малком младшему брату. – Если ты вежливо попросишь, непременно найдется та, что не откажет тебе.

– Я не хочу другую девушку, – закипая от гнева, заявил Джеймс. – Мне нужна Давина.

– И мне – тоже, – тихо произнес Малколм, но в голосе его прозвучала угроза.

Давина вскрикнула, но Джеймс проигнорировал ее возглас; он не сводил глаз с брата. Итак, война объявлена. Когда же начнется бой?

– Вижу, придется поучить тебя скромности завтра утром на плацу, – сквозь зубы процедил Джеймс.

На лице Малколма не дрогнул ни один мускул, но Джеймс видел, как напряжен его брат.

– Зачем ждать до завтра? Кулаки ничем не хуже мечей. А победитель получит право танцевать с Давиной всю ночь.

Девушка в страхе поежилась, когда по залу прокатился дружный вздох всех тех, кто услышал слова Малколма. Великое противостояние сыновей лэрда заставило его подданных забыть о танцах. Но ей-то самой меньше всего нравилась роль пресловутого яблока раздора. Медленно, бочком, с горящим от стыда лицом, она отошла подальше и смешалась с толпой.

К счастью, ее ухода ни один из братьев не заметил. Для них было куда важнее доказать друг другу свое превосходство. Будь неладна эта мужская гордость! И какой же они придумали себе приз? Смех, да и только! Ладно бы она действительно была необыкновенной красавицей, а так… Впрочем, дело не в ней. Она для них лишь предлог, чтобы свести друг с другом счеты. Не будь ее, они придумали бы иной повод для того, чтобы помериться силами. И ведь, по большому счету, она не нужна ни тому, ни другому. Оба они достойные рыцари, и жены таким нужны им под стать. Выпустив пар и беспристрастно оценив доставшийся приз, любой из них будет горько разочарован, ибо любить ее не за что.

– У меня в доме – никаких драк! – прикрикнула на сыновей Айлен, став между ними.