Привычное проклятие - Ольга Голотвина

Зато Ауриви так и взвилась от слов Камышинки:

— Счастья ты ей желала, да? В полночь, в бурю, с этим проходимцем!.. И она даже теплый платок не взяла! Ой, бабушка, бабушка…

Ауриви заставила себя замолчать, отвернулась к окну и с тоской уставилась на серое утреннее небо. Гроза прошла, оставив позади шлейф из мелкого дождя.

Зарлек бросил на жену удивленный взгляд: заметил это идущее от сердца «бабушка» вместо обычного «бабулечка-лапулечка».

Кринаш, о котором молодые супруги забыли, тихо вышел, поманив за собой Камышинку. Следом выскользнула рабыня.

Зарлек встал, обнял жену за плечи:

— Не переживай! Фержен хоть и проходимец, но капитан, говорят, отменный. Они доплывут!

— Доплывут! — истово, как молитву, выдохнула Ауриви.

Но она была настоящей внучкой Науфины и не позволила бы себе предаваться отчаянию слишком долго. Обернулась к мужу и сказала со спокойным неодобрением:

— До чего нелепое письмо она оставила! Про какой-то темный дом, огонек в окне… И ни слова о том, что делать с конкурентами. И про нужных людей в Джангаше.

— Сами разберемся! — гордо повел плечом Зарлек.

Муж и жена глянули друг другу в глаза, разом подумав об одном: впервые остались они без присмотра старших. Одни в чужой стране, которую предстояло завоевать. Захватить, скрутить и бросить под ноги торговому дому «Заморские пряности».

Зарлек довольно сощурился. Ауриви слабо улыбнулась. Затем подняла руку и легко коснулась синяка на лице мужа:

— Но, дорогой, ты был великолепен! Ты дрался с этим грубияном, чтобы спасти бабушку… да ты же у меня просто лев!

«Лев» польщенно ухмыльнулся, начисто забыв в этот миг, что подраться он, собственно, не успел и что побит был вовсе не грубиян Фержен.

* * *

— Ну зачем было барышне лезть в чужие дела? — отечески выговаривал Кринаш Камышинке, стоя у двери ее комнаты.

— Я пожалела Науфину и Фержена, — упрямо повторила девушка. Внезапно в глазах ее метнулось лукавство. — К тому же Ауриви велела не выпускать Науфину за порог. Так она у меня к порогу и близко не…

— Ладно веселиться-то, — с добродушным укором перебил Кринаш. — Мне вот что интересно: кто наррабанку в чулан затащил? И Гхуруха изображал?

Камышинка твердо встретила взгляд Кринаша:

— Один матрос с «Шустрой красотки».

— Матрос, ясно-понятно… Тогда получается, что этот матрос тут и остался, в «Посохе чародея». Потому что за калитку ночью вышли двое — Фержен и эта беглая госпожа.

— Не знаю, как он вышел, — не дрогнула девушка, — но уверена, что весь экипаж «Шустрой красотки» уплыл вместе с капитаном!

— Ну и хорошо, — покладисто согласился Кринаш. — Матрос так матрос, уплыл так уплыл. Оно и мне спокойнее, не придется никого пороть за шуточки над богатыми гостями. А барышне надо бы выспаться хорошенько, раз уж ночью она заговоры устраивала.

Камышинка юркнула в комнату, как лисичка в свою норку.

И впрямь хочется спать! Забиться под лоскутное яркое одеяло, укрыться с головой и ощутить, как уходят напряжение и страх. Ведь она боялась, еще как боялась!

Девушка скинула платье, оставшись в одной рубашке. Нетерпеливо откинула одеяло…

И замерла, увидев нечто такое, что ей даже спать расхотелось.

На подушке лежал ее браслет — серебряный вьюнок с мелкими чеканными листьями.

Ящеры лежали, подобрав под себя лапы и уткнув морды в грязь. Клыкастый, Три Шрама, Пожиратель, Тень Дракона, Ловец Ветра… Отборные бойцы, матерые охотники, крепкие, мускулистые, отважные — другие не пошли бы завоевывать чужой мир.

Только что они лязгали зубами, громко жаловались на тоскливое безделье и требовали, чтобы вожак вел их на великие дела. А теперь застыли в позе безусловного подчинения, вжимаясь в холодную мокрую землю и стараясь дышать неслышно.

Потому что над ними живой яростью, живым вызовом возвышался Большелапый.

Он был огромен и могуч. Гладкая чешуя редкого багрового цвета волнами вздыбилась над напряженными мускулами. Язык метался в распахнутой пасти, хлестал по чудовищным клыкам.

У такого не побунтуешь!

А ведь были в стае ящеры не мельче Большелапого — хотя бы Тень Дракона! Но и они не смели подняться во весь рост перед главарем. Было в багровом великане нечто такое, что повергало в трепет не только врагов, но и соратников.

— Вы будете нападать по моему приказу — и сидеть тихо по моему приказу! А кто посмеет передо мной языком вертеть, тому раздеру пасть до самого хвоста!

Даже такой тупой задира, как Пожиратель, не осмелился оторвать пузо от грязи и подняться в бойцовскую стойку. А ведь именно он громче всех рычал, что стыдно стае врастать в трясину. Надо, мол, попросту идти куда глаза глядят и рвать в клочья все живое, что попадется на пути. Не отдадут же люди такое великолепное болото без драки! И вожака для такого случая надо подобрать посуровее, чем Большелапый. Конечно, он первым открыл путь в эти чудесные места, но для боя нужен кто-нибудь посерьезнее пустоголового крикуна. Вот хоть бы он, Пожиратель, сгодится…

Тут-то и заговорил «пустоголовый крикун». И багровой грозой обрушился на бунтующий отряд. Прямо-таки растер мятежников по грязи. Как говорится, под корягу загнал. Горлопаны захлопнули пасти — и Пожиратель крепче всех.

Наконец вожак, удовлетворенный общим смирением, свернул хвост кольцом и уселся на него. Стая облегченно завозилась.

— Скучно вам? — успокаиваясь, заговорил Большелапый. — Ну, так я вам нашел развлечение. Нужно поймать несколько человек — но обязательно живыми!

Стая молчала, недоуменно задрав морды.

Вожак снизошел до разъяснений:

— Сизый с учеником добыли какую-то человеческую штуковину. Короткий Хвост уверяет, что она прямо-таки сочится магией. Людям эта вещь очень нужна — значит, и нам пригодится. Но нужно, чтобы кто-то объяснил, как ею пользоваться.

Стая с уважением зашипела, одобряя слова главаря. Сизый, все время благоразумно державшийся за чужими спинами, тихо сказал ученику:

— И запомни, малыш: ум против силы не бунтует!

* * *

— И запомни, Горластый: ум против силы не бунтует!

— Знаю, — отозвался Горластый. — Только противно звать «силой» белобрысую малявку.

Он раздраженно всадил топор в поваленную сосну, разогнулся и бросил взгляд вниз, в лощинку, где встали два сруба, еще не перекрытые крышами. Вокруг муравьями сновали люди.

— Не злись, — примирительно сказал Бурьян, тоже прервав работу. — Она вообще-то неплохо придумала — не зимовать по чужим дворам поодиночке, а поставить пару изб да переждать холода всем вместе.