Тюрьма мертвых - Александр Райн

Сглотнув от волнения, я подбежал к Вадику, который нарезал прутки возле наполовину законченной камеры, и начал его донимать:

– Слушай, я знаю, ты в курсе всего, так что отвечай! Живо!

Вадик смотрел на меня недоумевающим взглядом.

– Они нашли мне замену? Меня посадят после того, как мы здесь закончим?

Губы его шевелились, словно подбирая слова, но он молчал.

– Да какого хрена ты молчишь! Тебе же все известно, так?

Я не выдержал и дал ему хорошую оплеуху, вложив в удар всю скопившуюся злость. Но Вадик даже не шелохнулся, он словно ничего не почувствовал. Паника и ярость одерживали верх над разумом.

Я взял небольшой разбег и, навалившись всем телом, толкнул Вадика в сторону прутьев, в которые он впечатался лицом.

В мгновение ока Вадик отпрыгнул от обжигающего призрачную плоть железа и, держась руками за шипящую кожу, упал на пол. Он дергался в конвульсиях, словно выловленная рыба, должно быть, испытывая невероятную боль, а я стоял, оцепенев от произошедшего, и не знал, что дальше делать.

«Черт, кажется, я реально переборщил».

Послышались быстрые шаги поднимающегося по лестнице человека.

Нужно было что-то срочно делать. Глаза бегали туда-сюда в поисках решения. Путей отхода не было, да и Вадика так быстро не спрятать. Тогда я схватил один из прутьев, лежащих на полу, и спрятался в камере возле корчащегося от боли Вадика. Сам Вадик продолжал лежать в проходе на самом виду; кажется, он еще не скоро сможет прийти в себя.

Человек поднялся на этаж и уже шел в нашу сторону. Должно быть, он увидел Вадика, так как шаги участились.

Я стоял, замерев и ожидая неизвестности. Сердце колотилось, резало грудную клетку изнутри, я боялся, что если в ближайшее время не смогу успокоиться, то меня схватит приступ. Но как можно успокоиться, когда происходит такое? Я собирался собственноручно вынести себе приговор. На что я рассчитывал? Ни на что. В голове стоял шум, перед глазами все плыло, а руки со всей силы сжимали холодный металл, как краб сжимает клешнями свою добычу.

«Раз, два, три, еще пять, и он будет здесь», – считал я шаги охранника.

Время куда-то исчезло, охранник шел и шел; казалось, все происходящее длится целую вечность. Но вот черная роба показалась из-за угла.

Вадик по-прежнему лежал на полу и держался руками за лицо, охранник стоял в шаге от него и, склонившись, громко скомандовал:

– Встать!

Но Вадик не подчинился. Он продолжал держаться за лицо, стонать и издавать фыркающие звуки.

«Ты это заслужил, заслужил, мать твою», – успокаивал я себя.

Охранник достал из-за пояса пруток и начал тыкать им в Вадика. Он специально искал места, не защищенные одеждой, и когда нашел такое, то Вадик взвыл.

– Хватит! А-а-а, пожалуйста, не надо! – кричал он.

Но охранника это только раззадоривало, и он без конца повторял:

– Встать! Велено встать!

Я стоял и не знал, что делать, руки то и дело заносили металлический стержень для удара, но я не решался его нанести. Грудь вздымалась и опускалась, словно легкие – это футбольные мячи, и я пытаюсь их накачать.

– За что? За что вы меня мучаете, я ничего не сделал! – Теперь Вадик уже рыдал, он не сопротивлялся, лишь сжимался в клубок, как маленький котенок.

Но охраннику этого было мало, он тыкал его до тех пор, пока Вадик не начал уворачиваться все сильней и интенсивней, провоцируя на сопротивление. И когда тот, не в силах терпеть, брыкнул охранника в голенище, он, словно получив разрешение, начал хлестать Вадика со всей силы. Глухие удары и раздирающие душу вопли разносились по всему крылу.

Я смотрел на это и ничего не мог поделать, в душе гремел гром, сверкали молнии – это была моя вина, Вадик и так натерпелся за последнее время. Сначала жена с любовником, потом это проклятое место, теперь несправедливое наказание. Мне стало стыдно, так стыдно, как никогда не было. Хотелось броситься ему на помощь, разорвать, разбить, уничтожить этого чертова лысого маньяка. В какой-то момент мое сознание поплыло. Все вокруг словно исчезло: звуки, цвета, запахи, мысли.

Я сам не понял, как подлетел к охраннику и саданул его прутком прямо по лысине. Тот закружился на месте, чудом не перевалившись за ограждение, съехал на пол и уселся без движения, свесив голову на грудь. С макушки на лицо побежали красные ручейки, они стекали по одежде, рукам, собирались в небольшие озерца на полу. Постепенно эти озерца увеличивались в размерах. Я выронил пруток из дрожащих рук, и тот звонко ударился о бетон.

«Всё. Всё. Всё», – повторял голос в моей голове, то ли успокаивая, то ли говоря мне – это конец.

Вадик открыл лицо. Оно было изуродовано свежими ожогами.

– Что, что ты наделал? – замямлил он испуганно, ломающимся от боли голосом. – Зачем? За что? Как же теперь? О господи.

Вадик уселся на пол, оперевшись спиной на ограждение.

Я переводил взгляд с охранника на Вадика, потом снова на охранника, и тут меня осенило, что охранник умер. Умер, и его бездыханное тело истекает кровью, красной кровью. Значит, он был жив, так же, как жив сейчас я. Но это уже было не важно, а важно то, что теперь я в полном дерьме, завален им так, что не раскопать трактором.

Вадик продолжал сидеть на полу и бубнил что-то себе под нос.

В тоннеле в очередной раз послышался стук колес о рельсы.

– Да что сегодня за день такой! Разъездились, блин! – раздраженно гаркнул я и сплюнул на пол.

Схватив охранника за куртку, я поволок его внутрь камеры. Это был первый труп в моей жизни, который я видел так близко; ну разве только моя бабушка, которую мы похоронили десять лет назад. Но она умерла от инсульта, это не было похоже на то, что в данный момент стояло перед глазами. Странно, но меня совсем не мутило, не тошнило от вида крови и мертвого тела. Может, причина – ненависть к этому недочеловеку и месту в общем, а может – адреналин, от которого я был постоянно на взводе.

Затащив охранника, я снял с него куртку, вытер об нее руки, протер ею пол, снял с брюк мертвеца ремень, нацепил его на себя и повесил на него пруток.

После этого я подошел к Вадику и, присев рядом с ним на корточки, посмотрел ему в глаза, которые все еще отдавали человечностью и не были похожи на глаза тех, кто находился здесь не первый год. Сейчас в них блестел только страх и ничего, кроме страха.

– Зачем ты это сделал? – снова спросил он дрожащим голосом.

– Нужно было ему позволить продолжать?

– А ты сам разве не этого хотел совсем недавно?

– Я не хотел, я сорвался. Ты просил меня понять тебя, встать на твое место! Тогда и ты встань на мое!

Он смотрел на меня с минуту, видимо, переваривая услышанное, а потом ответил: