Убийца из города абрикосов. Незнакомая Турция - о чем молчат путеводители - Витольд Шабловский

— Больших денег я у вас не заработал, но люди были супер. Как и я, всего добивались сами. Было много курдов, прямо как дома. А еще были турки, болгары, русские, украинцы. Я перестал к вам ездить только в 2003-м, когда началась война в Ираке.

Ирак — моя самая большая удача. Все боялись там торговать. А я ездил по маленьким городам, иногда уже через неделю после того, как там прекращались бои, и искал рынки сбыта. Я рассуждал так: война войной, но ходить в чем-то нужно. И оказался прав.

Другие только сейчас открывают этот рынок. А у меня уже есть контакты. Я продаю обувь в Турции, Ираке, Сирии, Иордании, России, Албании, Боснии… Дам вам адреса некоторых магазинов на базаре. Сами увидите. Ботинки расходятся как иранские фисташки!

И мы отправляемся поговорить с покупателями. В первом магазине байбайбуши уже закончились.

— Мы продаем двести пар в неделю, — хвастается сын владельца.

Во втором магазине продавец начинает с антибушевской тирады:

— Надеюсь, что ночью ему снятся кошмары. Что он не может спать и что будет мучиться перед смертью. Он столько людей поубивал в Ираке, что гореть ему в аду вместе с Гитлером и Сталиным. Вы из Польши? То есть ваши руки тоже в крови. Пусть хоть вашим детям будет стыдно за эту войну.

Мы прощаемся. Идем в третий магазин. Он находится в самом центре района Аксарай. Именно здесь во времена коммунизма польские челноки затоваривались кожаными куртками и джинсами. Может, где-то еще сохранился магазин под названием “Бонек”. Но сегодня здесь безраздельно властвуют русские.

— Байбайбуши? Пожалуйста! Бежевые, черные, коричневые. Все с фирменной наклейкой и парой прощальных слов бывшему президенту, — нахваливает свой товар продавец. — Хотите поговорить с покупателями? Пожалуйста! О, вот наш постоянный клиент. Мехме-е-ет! Иди скажи чего-нибудь газете!

— Соединенные Штаты по-турецки называются ABD, Amerika Birleşik Devletleri, — говорит Мехмет, и все в лавке внимательно прислушиваются к его словам. Мехмет продает на улице крендели, похожие на краковские претцели, которые здесь зовутся sumit. Среди торговцев он пользуется большим уважением.

У Мехмета нет сомнений в том, что сегодня ABD — самый важный игрок на мировой арене.

— Но когда-то мы сами были ABD. Правили всем миром, от Белграда до Мекки. Ты знаешь, Витольд, что мы дошли до самой Вены?

Я на секунду задумываюсь, стоит ли продолжать эту болезненную для турецкой гордости тему. Эх, была не была.

— Знаю. Наш король вас оттуда прогнал.

Мехмет смотрит на меня как на одного из безумцев, слоняющихся рядом с мечетями.

— Витольд, ты в своем уме? Ваш король? Король ляхов? Да ему бы только турецким янычарам шнурки завязывать, — Мехмет сотрясается от смеха, а вместе с ним и продавец с покупателями, которых с каждой минутой становится все больше.

На сей раз задета моя национальная гордость.

— Но из-под Вены-то он вас прогнал!

Мехмет разводит руками.

— Мы сами себя прогнали. Один паша поссорился с другим. Их приспешники плели друг против друга интриги при дворе. Султан не смог их обуздать, и мы проиграли. Что-что, а ссориться мы умеем. Но, когда мы были ABD, шансы у всех были равны. Раб мог стать султаном. Бывало и такое. И неважно, босниец, черкес или курд. Сейчас кто бедным родился, тот бедным и умрет. И называется это демократия.

После ухода Мехмета ко мне подошла одна из покупательниц.

— Вы из газеты? А вы знаете, что нашим ученым удалось клонировать овцу? — тихо спросила она.

Ничего себе! А я-то думал, что англичанам.

— Они были первыми, — соглашается женщина, как выясняется, учительница биологии. — Но их Долли сдохла через год. А нашей Оялы уже два года, и она по-прежнему чувствует себя неплохо. Для меня в этом вся суть вашего Запада. Дешевка. Байбайбуши вы будете носить десять лет, а то и дольше. А я вот купила итальянские туфли, так они через неделю начали разваливаться, вот здесь, — и учительница показывает, в каком месте расходится шов.

— Итальянские? Да эти туфли мой двоюродный брат под Стамбулом шьет, — неожиданно отзывается продавец.

Учительница фыркает на него, на меня и гордо удаляется.

Скажем прямо, ботинки Рамазана Байдана — страшная дешевка. Не думаю, что они продержались бы дольше, чем пошитые под Стамбулом итальянские туфли учительницы биологии. Делают их из низкокачественного кожзаменителя. Подошва такая толстая, что мужчина ростом выше декоративного гнома выглядит так, будто хочет прибавить себе несколько сантиметров. Кроме того, теперь на них красуется надпись. На золотом фоне читаем (чего и следовало ожидать): Bye bye Bush.

Но Байдан, как каждый турецкий бизнесмен, блестяще умеет превращать недостатки в достоинства.

— Это дешевые ботинки. Всего тридцать долларов за пару. Благодаря этому они могут стать символом борьбы бедных с богатыми, — говорит он и подсматривает в записи, спрятанные в ящике письменного стола. — Мой ботинок стал символом борьбы! — читает он. — Моя фирма поддержит диалог на Ближнем Востоке. Я буду помогать палестинцам, чеченцам и Сектору Газа. Байбайбуш станет оружием в борьбе за мир во всем мире.

Как именно он собирается повлиять на мировых лидеров, босс не рассказывает. Поняв, что его речи не производят на меня особого впечатления, он закрывает ящик стола и предлагает закурить.

— Мир на Ближнем Востоке? Не при нашей жизни, — говорит Зейнеп, студентка из Стамбула. — Эту пару я покупаю в подарок отцу. Он офицер. Как раз вышел на пенсию. Он тоже считает, что израильтянам с арабами не договориться.

Зачем ему ботинки? Ну, в Турции тоже найдется, в кого их бросить, — Зейнеп будто взвешивает в руке байбайбуш. — Несколько политиков. Певцов. И этот чертов Орхан Памук.

С политиками все понятно. Эти всегда что-нибудь натворят. Певцы? Предположим, часто фальшивят. Но чем студентке не угодил нобелевский лауреат? Мы выходим из магазина и отправляемся выпить кофе. Я прошу Зейнеп объяснить поподробнее. Она читает мне небольшую лекцию из области пограничья литературы и жизни.

— Во-первых, он ни одного дня в жизни не работал. Сам из богатой семьи. А есть писатели, кто лишнего куска себе не позволит, только бы иметь возможность писать. Почему им никто Нобеля не дает?

Я отвечаю, что если давать только бедным, то это будет благотворительность, а не Нобелевская премия. Зейнеп качает головой.

— Знаешь, почему Памуку дали премию? Потому что он позорит турецкий народ! Смеется над тем, что мы гордимся своей историей. Что до сих пор вспоминаем великие победы нашей армии. Что не можем найти себе место меж ду Востоком и Западом. Писатели должны воспевать прекрасное в народе. А он выпячивает недостатки. Но больше всего меня задевает то, что он оскорбляет Ататюрка.