Заначка на черный день - Сергей Лавров

Моей драгоценной находкой стала Аннушка Боголепова, косоглазенькая патронажная сестра собеса с жалованьем в две с половиной тысячи рублей, богобоязненная прихожанка подворья Введено-Оятского монастыря, собирающаяся по весне принять постриг, а пока отрабатывающая послушание путем досмотра беспомощных старух, по негласному соглашению матери-игуменьи с руководством горздравотдела. Я ее сама еще пока не удосужилась лицезреть, но представляла хорошо. Знаком мне такой тип женщин, слава богу, не первый год замужем. Серая церковная мышка, сутулая, колченогая, рябая христова невеста — это вам не женщина-броненосец под парами! Такую возьмем без шума и пыли! Ишь, несчастная, согрешила, польстилась на ящик денег! Погубила непорочную душу! А диавол-искуситель вот он, рядом! Подхватит под микитки — и пожалуйте прямиком в ад, сковородки лизать! Лишь бы истово верующая не додумалась на богоугодные дела потратить мое состояние. Это я и сама смогу сделать, потому что нет дела более угодного Господу, чем забота о трех престарелых, слабосильных женщинах, лишенных в этом мире надежной поддержки и опоры. Аминь!

Вовремя вспомнив о двух других престарелых, слабосильных и скудоумных старушенциях, отбывающих свое послушание на заработках ввиду полной профессиональной непригодности к поискам сокровищ русско-кавказской мафии, я изменила путь и направилась к Зинкиному пятаку в настроении благодушном и всепрощенческом. Еще издали услышала я мелодичное, хватающее за душу пение, и по мере того, как я влачилась в вечерней толпе бредущих к домашнему очагу горожан, пение становилось все громче, все трогательнее. Скоро стали различимы слова:

Ой, цветет калина-а!

В поле у ручья-а!..

Мои послушницы стояли, обнявшись, как казанские сироты, задрав кверху головы, и голосили во всю глотку под пластиковым куполом, перекрывающим проход и дающим замечательный резонанс. Надо же, место как умело выбрали! Зинаида вела хрипловатым баском, надувая сизые щеки, выкатив глаза и нахмурив кустистые брови, глядя в точку прямо перед собой. Ни дать, ни взять, Кудеяр-разбойник! Маргарита подпевала ей тоненькой фистулой, смешно сворачивая губы трубочкой, вытягивая шею и для пущей убедительности мелко тряся толстыми щеками и качая головой в такт словам. Им самим, похоже, нравилось! Марго даже жалостливую слезу ручонкой смахнула, ей богу!

Не желая мешать служительницам высокого искусства, я скромно встала в сторонке и тоже заслушалась, подпирая щеку рукой. Даже подпевала им тихонько, честное слово! Закончив одну песню, они тут же заводили следующую — и так без конца. Про пароход, про мороз, про огни Саратова… Я и понятия не имела, что они столько песен знают! Спелись, называется! Красиво смотрелось со стороны… а главное, трогательно. Даже позавидовала слегка, белой завистью, конечно. Вот ведь сколько у нас на Руси талантов! Куда там Бабкиной Надежде до этих бабок! Нашего человека главное к стенке как следует припереть — он тогда еще не такие чудеса вытворять сможет.

Душещипательный дуэт старых творческих сил имел успех. Прохожие не проходили мимо. Мелодичный звон монет, непрерывно сыплющихся в большой картонный ящик у ног этих звезд Сан-Рэмо, услаждал мой слух ничуть не меньше, чем проникновенные рулады Зинки и переливы Маргариты. Справедливо рассудив, что было бы настоящим кощунством и вандализмом прервать их высокий полет в эмпиреях народного творчества, особенно в час пик, когда выручка максимальна, не желая травмировать нежные души артисток своей грубой меркантильной расчетливостью, я решила скоротать час-другой в теплой пиццерии напротив. Я ведь вне всякого сомнения заслужила право на отдых. А они пусть еще попоют… раз им так нравится.

Уютно устроившись у окошка, я с наслаждением вытянула ноющие от многочасовой ходьбы ноги, согрелась, закурила, взяла большую пиццу с сыром, ветчиной, помидорами и грибами и два двойных эспрессо. В углу над стойкой заведения мурлыкал что-то магнитофончик… но это было не то, совсем не то! Ни в какое сравнение не шло с живыми голосами! Вот было бы неплохо, чтобы отсюда, с места, где я ужинаю, было слышно пение моих добрых, отзывчивых подруг! Тогда бы и кусок слаще в горло шел!

Кусок, честно сказать, и без того шел очень неплохо. Но только я размечталась, как было бы замечательно одновременно с пищей телесной усладить душу хорошей мелодичной песней, как пицца вдруг встала у меня поперек горла! Совсем рядом, за высоким окном во всю стену пиццерии, прямо напротив моего столика стояли на улице под моросящим дождиком мои певчие птички и смотрели прямо на меня, точно Ленин на буржуазию. Зинаида многообещающе щурилась, прижимая к пузу картонную коробку с деньгами, и понимающе кивала головой. Маргарита в изумлении открыла рот и разводила руками по сторонам, будто привидение увидала.

Уже через мгновение они вошли решительно в зал, разминая плечи и отряхиваясь. Я уж подумала, что сейчас меня будут бить, причем прилюдно. Безобразная сцена тут же нарисовалась в моем воображении — две пожилые женщины азартно колошматят третью! Совершенно незаслуженно, причем! Какой кошмар! Представляете? На мое счастье они помнили мои уроки и вели себя достойно. Просто, не говоря ни слова, нагло сели ко мне за столик и принялись у меня на глазах жадно уничтожать мою пиццу! Видно они здорово проголодались.

В мгновение ока деревянный поднос опустел.

— Ну, как поужинала?! — вызывающе спросила Зинаида, пододвигая к себе мой кофе. — Ритка, бери вторую чашку!

— С тобой поделиться, Несси? — робко спросила добрая душа Маргарита.

Я глянула на нее пристально — нет, кажется, не издевается.

— Спасибо, не надо… Девчонки, как вы классно пели! Я прямо заслушалась, честное слово! Просто хор имени Пятницкого! Давно репетируете?

Они переглянулись и нахохлились обиженно.

— Нахалка! — сказала Зинаида. — Я же говорю — ни стыда, ни совести! Как дам сейчас подносом — будешь знать, как прикалываться!

— Да уж, Агнессочка! — брюзгливо-интеллигентно скривилась Маргарита. — Ты уж объяснись, пожалуйста! Мы думаем, что ты там жизнью рискуешь, расследование ведешь, а тебя потянуло на сладкую жизнь?!

— Вот зачем она с нас деньги тянула! — подколодной гадюкой зашипела Зинка. — Работать заставляла! Я-то сразу поняла! Эксплуататорша! Мы там на холоде, под дождем, шесть часов кряду глотки дерем, трезвые, как стеклышко, а она тут прохлаждается! Барыня выискалась! Кофе… пирожки… Хрена тебе лысого, а не наши деньги!

И она решительно придвинула ногой к себе стоящую на полу картонную коробку с гонораром.

— Да, Агнессочка! — хлюпнула носом Маргарита. — Между прочим, знаешь, как стыдно было! Ведь в этом районе все меня знают! И ученики, и родители! Идут мимо, улыбаются, здороваются! Это ты плохо придумала! Я лучше снова репетиторствовать буду…

Пора мне было из глухой пассивной обороны переходить в решительное контрнаступление. Я набрала побольше воздуха в грудь, покачала головой — и начала массированную артподготовку по всему фронту.

— Ты, Марго, перестань рожу кривить — морщины будут. А у вас Зинаида Петровна, кофе, извиняюсь, по подбородку течет! Утритесь, вот салфетка, а то люди подумают, что я знаюсь с дурной компанией… Да! Я устала и зашла поужинать! И что?! Вас обеих сразу жаба задушила?! Я имею право! Я за день вонючей сосиски не съела, стакана воды не выпила! Считайте, что сэкономила казенные деньги на приличный ужин… который вы, две вороны, и сожрали с аппетитом! И кто это на меня наезжает?! Что это за две безгрешные душонки перья тут распушили?! Не я ли сегодня всю ночь, как дура, просидела у одной на больничной койке?! Призрака дамы в белом не устрашилась! Жизнь, можно сказать, спасла! А вторая святоша! Не она ли утром, пока мы были заняты борьбой со смертельной угрозой пылесоса тети Маши, спустила в трубу наши общественные десять тысяч?! Ведь именно поэтому вы оказались творческим дуэтом на тротуаре!