Дожди над Россией - Анатолий Никифорович Санжаровский

как дядя Федя — это наш сторож, звонарь, электрик, слесарь и по совместительству большой друг старшеклашек — красил дверь у своей хлипкой хибарки. Руки у него были заляпаны. Цигарку он держал кусачками!

Я не мешал народу думу думати, на пальчиках вышел из класса и бегом во двор.

— Дядь Федь, кусачки! Человек пропадает!

— Все пропадают, — тягостно прохрипел с койки дядя Федя. Он был одетый. Лежал поверх ветхого цветастого одеялишка, ноги сливались к полу. — Я вон тоже пропадаю… И всем хрен по деревне! А я тем временем про-па-даю по полной программе!.. Хоть подавай заявлению на два метра…[74] И не бежу к директорию — спасай! Вчера я… анчутка чумородный… Заутюжил… гвоздодёру…[75] Всё го́ром горит… Печень рассыпается на атомы… Отерезвиться ба… Дожил!.. На реанимацию[76] копейки худой нету! Не с чем даже пойти на гейзер…[77] Ну дай на стопку дурочки, профессор кислых щей!

— Н-нету…

— Тогда, заусенец, и кобры[78] нету. Нечего тут бал подымать![79]

— Ка-ак нету? — Кусачки сине выглядывали из-под его ног.

— Так и нету… Кусачки мы уже проехали, базарило. Об чём ишшо твои хлопоты?

— Ка-ак нету?.. Ка-ак нету?.. Да во-он лежат отдыхают!

— Все посля праздника лежат отдыхают. Я, навпример, тоже лежу отдыхаю… Культурно…

Я присел пустой, а встал уже с кусачками. Ну что делать? Что посмеешь, то и пожнёшь!

— Дядь Федь, через три минутки верну.

— Положь, грабитель, где взял!

Сторож дёрнулся было встать.

Хмель лениво толкнул его в грудь, он чуркой вальнулся снова на койку.

Я осторожно ухватил гвоздь и так сильно сжал ост-рогубцы, что откусил шляпку.

— Эх, мазуля! — хором ругнули меня одноклассцы.

— Не спеши, — подала совет Почему. — С достоинством снимай ухо с гвоздя, как шляпу с вешалки.

— Вовсе и не остроумно, — с укором заметила бледная Ануся.

Вызволенный Яков зажал мочку, стриганул из класса.

На белую рубашку капнула с пальца кровь и алой звёздочкой вспыхнула на груди.

19

И на весах судьбы случаются недовесы.

С. Белоусов

— Антракт окончен! — Илья Ильич Косой воинственно обвёл притихающий класс единственным глазом, на подходе к столу махнул журналом. — Садитесь. С вашего позволения сяду и я.

Он распахнул журнал. Поправляя чёрную повязку на виске, забегал единственным глазом по столбцу наших фамилий.

— Тэ-экс… трэ-экс… Ну, кто хочет двойку исправить? На пятёрку? Или на кол?.. Это кому какая пьеса ближе… Четверть… акт на исходе. Ловите момент. Сегодня я добрый после Первомая… — Он поднял голову, осмотрелся. — Клыков, ты что? То поднимешь руку, то опустишь. Дразнишь? Тут не Испания. Ты не матадор, я не бык с одним глазом. Иди на сцену. Давай монолог… э- э-э… Решай вот эту… Я ногтем отметил…

Илья Ильич отдал Юрке задачник по тригонометрии и забыл думать про урок. Воистину, «работа — время, в течение которого наиболее полно используется право на отдых».

Вчера Илья Ильич был в театре. Разве мог он это утаить? О! Он такой театрал! Он не скажет: перемена кончилась, а непременно: антракт окончен. Класс у него труппа, подсказчик — суфлёр, доска — рампа, простор у доски — сцена…

Наверное, в Махарадзе не только математики, но и все мышки большие театралки. Как-никак в Махарадзе сам Немирович-Данченко родился. Разве это ни к чему не обязывает?

Ещё ка-ак обязывает… Так обязывает, что Илья Ильич в пол-урока не может вжать свои вчерашние театральные впечатления.

С театра Илью Ильича весело сносит в зыбкую глубь веков, в детство, к гусям. Пузыриком он пас гусей. И вечно у него были распри с этими гусями. Кончились пикантные препирательства тем, что он недосчитался глаза. Всякий раз пропажа ока трактовалась разно. Сегодня скажет, что убегал от осатанелого гусака, наткнулся на что-то и выколол. Через неделю эта версия забывалась, подавалась свежая.

Оказывается, однажды полусонного пастушонка подняли и велели гнать на луг стадо. Мальчик гнал и плакал.

К нему подошёл вожак.

— Ч-че-го… ч-че-го… плачешь? — спросил гусак.

— По тебе соскучился! — ещё сильней ревнул Илюнька и бездумно плюнул.

Вожак степенно отёр лицо крылом белым и одним ударом выхватил у крохи глаз и проглотил.

— Вот какова себестоимость глупости! — Илья Ильич назидательно постучал себя по чёрной повязке и тут же, без перехода, не поворачиваясь к Юрке, резко: — Клыков, реплику!.. Ответ!

Это так неожиданно, так нахраписто, что Юраня вздрогнул, побелел. Какой ответ? Задачка ещё не решена.

А шло всё премило.

Одни, таких было большинство, с живейшим показным участием слушали исповедь театрала, другие сбились на передних партах в могучую кучку, скопом пыхтели над клыковской задачкой.

Такое разделение ролей устраивало, похоже, всех.

Но отдуваться, оттопыриваться приходится одному Юроньке. Задачку даже асы не развязали!

— Попрошу ответ! Что-то слишком долго я не слышу ответа! — Илья Ильич всё так же не поворачивается к Клыкову, начинает сердиться. — Какой пустяк! Называй ответ и садись. Аншлаг! Пятёрка на сберкнижке! Или в кармашке под булавкой! Храни, где хочешь…

Юрка зачем-то полез в карман. В кармане пусто, уныло.

Он вздохнул для разгонки, затянул песню табунщика.

— Вы посмотрите на него! — настоятельно рекомендует Илья Ильич. — Нужно всего одно число назвать. А он из вводных слов, из предлогов, междометий пересказывает «Войну и мир». Видите, куда у него Гендель-Будённый поскакали?[80] Ответ!

Юрка назвал и тупиково покраснел.

— Сам за себя краснеешь! — Илья Ильич тукнул указательным пальцем в столешницу. — На авось сказал. И не угадал. Невоспитанный молодой человек!

— Почему-у? — удивился класс.

Илья Ильич обрадовался этому интересу и уже вдохновенней продолжал:

— А потому… Вы знаете, что сказал наш великий земляк? Ни больше ни меньше: «Хорошее воспитание — это когда другим хорошо»! А мне от такого ответа нехорошо! Потому Клыков и невоспитанный!

— А больше ничего такого интересного не сказал наш великий земляк? — пискнул девчачий голосок откуда-то от окна.

Вопрос был провокационный. Надо было как можно дальше увести математика от урока. Дальше от урока — дальше от двойки!

— Сказал! «Режиссёр должен умереть в актёре». Слышал, Клыков?

Юраня торопливо кивнул.

— Так вот лично в тебе, в плохом актёре, я не собираюсь умирать. Не дождёшься! — почти выкрикнул он с вызовом. — Умирай, но — сам! Я тебе компании не составлю! Будешь знать, как наугад выкрикивать ответы!.. Сам себе устроил бенефис… Садись и больше не волнуйся. Я ставлю тебе твёрдую двойку. Аплодисментов, переходящих в бурные овации, не надо! Вставать тоже никому не надо!

Те, кто решал Юрке задачку и не решил, распято уставились