Детство и школа. 1932—1949. Стихи разных лет - Владимир Георгиевич Фалеев

дом, нам же – фантом,

наша доля – с Россией терпеть,

строить счастье детей на обломках

жизни страшной, как эксперимент.

Нет, не кинут в нас камень потомки,

что мы свой упустили момент.

Только надо работать до пота —

будет все у нас, как у людей.

Деловых нам побольше охота.

бюрократов – поменьше, б…й!

Перечитываю эти строки сейчас и хохочу! Как мы верили тогда в хорошее!

Я не буду долго останавливаться на политике, скажу только одно: в те годы Россия (это сугубо мое мнение) оказалась не готовой к столь резкому переходу от недостроенного социализма к рыночной экономике. Засилье чиновников-бюрократов и жуликов мешало развитию и экономики и нормального гражданского общества. Если в странах Европы капитализм формировался постепенно, и его сопровождало врожденное уважение к закону, то Россия сразу же после так называемого развитого социализма с его государственной собственностью на средства производства и отвращением людей от труда «на себя» впала в самый настоящий «дикий» капитализм. Не желая расставаться с присвоенными в период «лихих девяностых» плодами тяжелейших усилий всего советского народа, бандиты и новоиспеченные миллиардеры-олигархи превратили частную собственность в некую «священную корову». Власть шла у них на поводу…

Видимо, под влиянием подобных мыслей я написал:

Мы верим в добро, в справедливость и власть

Мы этою верой накушались всласть.

Ты можешь сто раз обойти всю планету,

Чтоб точно понять – справедливости нету.

И сколько какой бы и ни было власти —

От власти народу одни лишь напасти.

Везде, к сожаленью, порядок зловещий,

Что власть и народ – это разные вещи.

Что же до наших эмигрантов, то связь с ними мы – увы! – потеряли.

А тем временем приближался ответственный момент жизни. Подходил пенсионный возраст. Постепенно в голове начинали шевелиться мысли о времени, неясном будущем, об уходящих годах.

Тогда было написано первое «пенсионное» стихотворение.

С беспечных юных лет мы все, конечно, знаем,

что этот день когда-нибудь придет.

Но, старше становясь, отодвигаем

мы в мыслях грустный юбилейный год.

Законы жизни объективны, но суровы —

есть в каждом возрасте и радости и боль,

поэтому должны мы быть готовы

спокойно взять себе пенсионеров роль,

чтобы продолжить труд и путь привычный,

с запасом мудрости, но силы сохранив,

храня фигуру, с выправкой отличной,

привычки побеждать не позабыв.

На фоне наших грустных катаклизмов

такой пенсионер (в кавычках!) просто клад,

ведь это он дорогу к коммунизму

прокладывал вперед, идя назад.

Мы и теперь не старики и не обуза,

подумаешь, нам стало шестьдесят…

Упорством, мужеством и оптимизма грузом

за это годы нас благодарят.

Одной из наших знакомых, очень переживавшей приближение «рокового» возраста написал вот такой текст:

Малоимущий, слабо защищенный,

усилен Вами хилый контингент.

Союз гордится Вами обновленный,[1]

Вы встали в строй в ответственный момент.

Пополнивши ряды пенсионеров,

Вы на зарплату снизили нажим.

Поступок Ваш больших Вам стоил нервов,

но стал зато «собес» Вам не чужим.

Смекалкой русской мы не оскудели,

И Вы туда ж: а как же дальше жить?

Без дела плохо. Надо быть при деле,

спешить на «рынок» во всю прыть.

На политической платформе демократов

Вы яйценоскость взялись повышать,

махнув рукой на сил и средств затраты.

Спасибо, Инна Вам, курина мать!

Ваш вклад в спасенье дела перестройки

Оценят люди, куры и Госплан.

Так будьте ж, Инна, дерзостной и стойкой!

Позвольте мне поднять за Вас стакан!

Кое-что требуется пояснить. В лихие 90-е многие интеллигенты (Инна – кандидат наук), чтобы выжить, пытались организовывать кооперативы или пробиваться на рынок самостоятельно. Выйдя на пенсию, Инна пыталась у себя на даче разводить кур и продавать яйца и курятину. Но вскоре, как говорится, погорела и бросила…

Размышляя о возрасте, я написал следующие строки:

Я был бы фальшив и неискренен где-то,

когда б уверял, что зима лучше лета,

что ржавая баржа красивее шхуны,

что возраст почтенный приятней, чем юный.

Слукавил бы я, коль доказывать взялся,

что старости в жизни никто не боялся…

Но можно быть старым уже в девятнадцать,

а можно и в семьдесят юным остаться.

Не в паспорте – в сердце наш возраст указан:

душа зачерствеет – стареем мы сразу.

Нас делают дряхлыми зависть и злоба,

нас жадность скорее доводит до гроба.

Мы старость свою отодвинуть сумеем,

улыбкой сразивши угрюмости змея.

Активности жизненной сила – в движенье,

В труде, чтоб был в радость, в любовном волненьи

Секрет в доброте и открытости взгляда,

И молодость будет тогда вам наградой.

Я был бы фальшив и неискренен где-то,

Когда бы стихи не прочел вам про это.

Как вы сможете убедиться сами, читая стихи этого сборника, впервые прозвучавшая тогда тема веры в силу добра впоследствии будет часто встречаться в моих мыслях и строчках.

Удивительно, но перешагнув шестидесятилетний рубеж, я стал сочинять все больше и больше. Записывать свои мысли, или, как я их называю, «внутренние монологи» я начал регулярно. Менялась жизнь, менялись формы собственности, гигантский скачок совершила техника, мир вступил в эпоху Интернета – все это порождало мысли о ножницах прогресса – я имею в виду разрыв между техническими возможностями человечества и его нравственной заторможенностью, если не сказать – отсталостью.

Однако было бы ошибкой полагать, что автор ограничил круг своих тем мировой скорбью о несовершенстве человеческого муравейника.

Продолжалась жизнь, работа, рядом была удивительная, необыкновенная, любимая женщина – моя жена Светочка (ей посвящен отдельный блок стихотворений, включенный в главу 6 книги). Хотелось писать о природе, радости, хотелось шутить, наконец, надо было многих и многих поздравлять, вот и копились стихи. Их-то я и включил тогда в свой сборник. Так что большинство помещенных здесь стихотворений были написаны в 1991–2012 годы.

С тех пор у меня накопилось немало новых стихов, навеянных мыслями о течении жизни, посвященных друзьям и, конечно, ряду политических событий в жизни России.

Буду рад часть из них отдать на ваш суд.

Но