Керенский - Владимир Федюк

В ответ Милюков с полным хладнокровием заявил, что его интервью было вызвано беседой журналистов с Керенским, опубликованной в московских газетах. Что до него самого, то он считал и считает, что проводит в жизнь политику Временного правительства, а если это не так, то он требует, чтобы ему об этом было прямо сказано. Другим министрам стоило немалого труда погасить ссору. Было решено, что впредь члены правительства будут воздерживаться от публичного высказывания собственного мнения. Конфликт был улажен, но с тех пор отношения Керенского и Милюкова испортились окончательно.

Набоков так писал о Керенском: «Я могу удостоверить, что Милюков был его bete noire[166] в полном смысле слова. Он не пропускал случая отозваться о нем с недоброжелательством, иронией, иногда с настоящей ненавистью».[167] Причины такого отношения лежали в двух плоскостях. Во-первых, Керенский верил в мир без аннексий и контрибуций столь же искренне, сколь искренне Милюков считал необходимым сохранение прежних договоров России с союзниками. Во-вторых, Милюков как политик был куда опытнее Керенского. В спорах он всегда сохранял хладнокровие, в то время как Керенский быстро оказывался на грани истерики. Керенский понимал свою слабость, и любви к Милюкову ему это не прибавляло. Трудно сказать, сознавал он это сам или нет, но фактически вся деятельность Керенского в правительстве была в это время направлена на то, чтобы выжить Милюкова.

Между тем Совет требовал от правительства прямого ответа на вопрос о целях войны. Эта проблема была поставлена на совместном заседании министров и представителей Совета 24 марта 1917 года. Делегация Совета пыталась убедить членов правительства в том, что публичный отказ от завоевательных целей внесет перелом в настроения масс. Солдаты увидят, что они действительно воюют за свободу, и в едином порыве поднимутся против врага. Бóльшая часть министров, включая и премьера, была готова согласиться на принятие соответствующего воззвания. Но Милюков ответил решительным отказом: такого документа он опубликовать не может и своей подписи на нем не поставит. С большим трудом князю Львову удалось смягчить общий тон. Было решено оставить вопрос открытым и вновь собраться через несколько дней.

Милюков не нашел поддержки у большинства своих коллег по кабинету. Не только Керенский и поддерживавшие его Некрасов и Терещенко, но даже князь Львов и вполне умеренные Коновалов и государственный контролер Годнев склонялись к тому, чтобы дать Совету нужные заверения. В итоге родилась декларация, 28 марта опубликованная в столичных газетах. В ней Временное правительство заявляло, что «дело свободной России — не насильственный захват чужих территорий, но утверждение прочного мира на основе самоопределения народов». Желаемый компромисс был достигнут, но ситуацию это успокоило очень ненадолго. Наивная вера в то, что слова могут что-то изменить, исчезла уже весьма скоро, причем при весьма трагичных обстоятельствах. Особую роль в этом сыграл новый фактор, дотоле почти не проявлявший себя. Этим фактором были большевики, быстро набиравшие влияние в стране.

Происшедшие в стране перемены изменили облик некогда чопорной столицы империи. Дочь британского посла Мири-эль Бьюкенен увидела революционный Петроград таким: «Грязные красные флаги развевались теперь над Зимним дворцом, крепостью и правительственными учреждениями… Императорские гербы больше не украшали магазины и подъезды, золотые орлы на Мариинском театре были сброшены вниз. Сотни солдат, дезертировавших с фронта, грязных и оборванных, наводняли улицы, праздно толкались на перекрестках, слушая речи агитаторов и экстремистов, или бесцельно катались на трамваях, набиваясь на крыши вагонов и гроздьями свисая с подножек».[168]

Характерной приметой этого времени стали бесконечные митинги, стихийно возникавшие на каждом углу. Казалось, что вся Россия с головой окунулась в политику. Партийные программы и лозунги превратились в самую модную тему для обсуждения. Обыватели, еще вчера как от огня шарахавшиеся от политических разговоров, теперь гордо причисляли себя к эсерам, социал-демократам или, на худой конец, к кадетам.

Революция внесла существенные изменения в состав российских политических партий. В одночасье исчезли прежде многочисленные монархические партии и союзы. Та же судьба постигла партию октябристов. Они оказались слишком респектабельны для нового времени, не приспособлены к ситуации, когда речь шла не о парламентской борьбе, а об изменчивых симпатиях толпы.

Единственной не социалистической партией, удержавшейся на политической арене, были кадеты. Руководство партии попыталось взять на вооружение новую лексику и новые лозунги. На VII съезде, проходившем в марте 1917 года, кадеты объявили себя республиканцами. Однако это не очень помогло. В массовом представлении кадеты воспринимались как партия буржуазии и интеллигенции, а значит, чужая, «барская». Свою лепту к этому добавляла репутация лидера партии П. Н. Милюкова. В итоге родился карикатурный образ, совсем не способствовавший росту партийных рядов:

Родители Керенского — Федор Михайлович и Надежда Александровна.

Саша Керенский на руках у матери. 1882 г.

Мужская гимназия в Симбирске.

Гимназист Александр Керенский. 1893 г.

Вокзал в Ташкенте.

Ольга Львовна Керенская с сыновьями Олегом и Глебом.

Петербургский университет.

Дело, заведенное на Керенского в Департаменте полиции.