Город и город - Чайна Мьевилль

Мы с Даттом переглянулись.

– Мы даже не уверены, случилось ли с ней что-нибудь, – ответил Датт. – Мы это выясняем.

– Скорее всего, ничего страшного, – повторяла она снова и снова. – Но обычно я вижу ее здесь, а теперь, кажется, прошло уже несколько дней. И это заставляет меня… Кажется, я упоминала, что Махалия исчезла, прежде чем ее… нашли.

– Они с Махалией были знакомы? – спросил я.

– Они дружили.

– Кто-нибудь может что-нибудь знать о ней?

– Она встречается с юношей из местных. Я про Иоланду. Так говорят. Но кто именно, я не могу вам сказать.

– Это разрешено? – спросил я.

– Они – взрослые люди, инспектор, хоть и молодые. Помешать им мы не можем. Я… э-э… сообщила им об опасностях и сложностях жизни – и тем более любви – в Уль-Коме, но чем они здесь занимаются… – Она пожала плечами.

Пока я разговаривал с ней, Датт постукивал ногой.

– Я бы хотел пообщаться с ними, – сказал он.

Кто-то читал статьи в крошечной временной библиотеке. Несколько человек, когда Нэнси наконец проводила нас к главному участку раскопок, стояли, сидели и работали в глубокой дыре с прямыми углами. Они смотрели на нас снизу вверх из-под полосок земли четко различимых оттенков. Вот эта темная линия – след древнего пожара? А что может быть таким белым?

За пределами большой палатки, между развалинами находилась пустошь, поросшая чертополохом и сорняками. Территория раскопок была размером почти с футбольное поле, поделенная на участки с помощью матрицы из бечевки. Ее глубина менялась от одного участка к другому. Из ее утрамбованного дна торчали неорганические структуры, странного вида рыбы, разбитые кувшины, грубые и изящные статуэтки, позеленевшие от времени машины. Студенты, стоявшие в секциях на разной высоте, смотрели на нас через границы из веревок, сжимая в руках остроконечные лопатки и мягкие кисти. Среди этих парней и девушек было несколько готов – большая редкость в Уль-Коме и Бешеле, в отличие от их родной страны. Наверное, они привлекали к себе большое внимание. Готы, разрисованные карандашом для глаз и покрытые пылью веков, мило улыбались нам с Даттом.

– Вот видите, – сказала Нэнси. – Вы понимаете, как здесь все устроено? – Ее слова могли относиться к чему угодно.

Мы встали в стороне от раскопок, и говорила она достаточно тихо; ее студенты наверняка поняли, что мы разговариваем, но, скорее всего, не слышали о чем.

– Если не считать нескольких стихотворных фрагментов, мы не нашли никаких текстов, относящихся к Эпохе предшественников, которые позволили бы нам в ней разобраться. Вы про галлимофрианцев слышали? После того как впервые обнаружили предметы, созданные до Раскола, и после того, как ученые неохотно отвергли версию об ошибке археологов… – Нэнси хохотнула, – …люди довольно долго связывали эти находки с действиями галлимофрианцев – гипотетической цивилизацией, которая существовала до Уль-Комы и Бешеля, систематически выкапывала все местные артефакты – от тех вещей, которым тысячи лет, до бабушкиного хлама, – смешивала все это и снова закапывала или выбрасывала.

Нэнси заметила, что я смотрю на нее.

– Они не существовали, – заверила она меня. – Теперь это уже общепризнанно. По крайней мере, так считает большинство из нас. Это, – она указала на яму, – не смесь, а остатки материальной культуры. Просто мы не можем в ней разобраться. Нам пришлось переучиваться – мы уже не пытаемся обнаружить последовательность, а просто смотрим.

Предметы, которые должны отделяться друг от друга эпохами, находились вместе. В хрониках местных народов нет ни одного четкого описания тех, кто жил здесь до Раскола. Есть только самые скудные, обольстительно туманные отсылки, упоминания о необычных мужчинах и женщинах, ведьмах и колдунах из сказки, чьи заклинания портили выброшенные ими вещи. От них остались астролябии, которые не опозорили бы ни Аз-Заркали, ни средневековых мастеров, глиняные горшки, каменные топоры, возможно сделанные моим плосколобым много-раз-пра-прадедушкой, шестерни, отлитые хитрым способом игрушки-насекомые, и развалины жилищ, которые стали фундаментом для Уль-Комы и, иногда, Бешеля.

– Это старший детектив Датт из милиции и инспектор Борлу из полиции, – сказала Нэнси студентам, сидевшим в яме. – Инспектор Борлу участвует в расследовании… того, что случилось с Махалией.

Кто-то ахнул. Датт вычеркивал имена, а я следовал его примеру, когда студенты, один за другим, приходили поговорить с нами в комнату отдыха. Их всех уже допросили раньше, но сейчас они были кроткими, словно ягнята, и отвечали на вопросы, от которых, наверное, их уже тошнило.

– Я обрадовалась, узнав, что вы здесь из-за Махалии, – сказала женщина-гот. Ее звали Ребекка Смит-Дэвис, она была первокурсницей и занималась реконструкцией горшков. Рассказывая о своей погибшей и пропавшей подруге, она заливалась слезами. – Это звучит ужасно, но я подумала, что вы нашли Иоланду и что произошло что-то ужасное… Ну, вы понимаете, что ее…

– Мы даже не уверены в том, что Родригес пропала, – сказал Датт.

– Это вы так говорите. Но, понимаете, после случая с Махалией и всего прочего… – Она покачала головой. – Они обе были повернуты на странных темах.

– Орсини? – спросил я.

– Ага. И на другом тоже, но в том числе на Орсини. Правда, Иоланда увлекалась им больше, чем Махалия. По слухам, раньше Махалия была без ума от него, а теперь, похоже, не очень.

Студенты гуляли допоздна, и поэтому у нескольких из них – в отличие от преподавателей – в ночь смерти Махалии было алиби. В какой-то момент Датт, похоже, решил, что Иоланду можно официально считать пропавшей; после этого его вопросы стали более конкретными и он стал дольше делать пометки в блокноте. Большой пользы нам это не принесло. Никто точно не знал, когда они в последний раз ее видели, – все говорили только то, что она не появлялась уже несколько дней.

– Вы знаете хоть что-нибудь о том, что могло произойти с Махалией? – спрашивал Датт у студентов.

«Нет», – отвечали все.

– Я не увлекаюсь теорией заговоров, – сказал один парнишка. – То, что произошло… невероятно ужасно. Но, знаете, мысль о том, что существует какая-то великая тайна… – Он покачал головой и вздохнул. – Махалия была… Она могла злить людей… И все произошло так потому, что она пошла не в ту часть Уль-Комы не с тем человеком.

Датт продолжал делать пометки.

– Нет, – сказала какая-то девушка. – Ее никто не знал. Тебе могло показаться, что ты ее знаешь, но потом становилось ясно, что у нее куча разных тайн, о которых ты понятия не имеешь. Кажется, я немного боялась ее. Она мне нравилась, но она была какой-то слишком увлеченной. И умной. Возможно, она с кем-то встречалась, с каким-нибудь местным психом… Она увлекалась разной жутью. Я всегда видела ее в библиотеке… у нас есть, типа, абонементы университетской библиотеки… и она постоянно делала пометки в своих книгах. – Она изобразила, будто пишет что-то мелким почерком, и покачала головой, призывая нас согласиться с тем, как это странно.