Последний викинг. Ярость норманнов - Сергей Степанов

– Еды будет вдоволь, – пообещал Харальд.

Пришел Хрольв Гардский с вестью, что их ждет ярл Эйлиф. Ярл был совсем молодым человеком. Его отец Рёнгвальд был ярлом Гаутланда, что на границе Швеции и Норвегии, а потом по приглашению Ингигерд перебрался в Гардарику. Здесь он скончался, а сыновья унаследовали его положение. Эйлиф был наместником в Адельгьюборге, а его брат Ульф – воеводой в Хольмгарде. Молодой ярл, облаченный в дорогие одежды, был горд и напыщен, как петух, распустивший яркие перья. Он не преминул напомнить Харальду, что является двоюродным племянником жены конунга Ингигерд.

– Ингигерд будет рада видеть тебя. Конунг Ярицлейв прислушивается к словам супруги и по ее просьбе даст тебе ярлство. Если тебе повезет, ты когда-нибудь станешь таким же великим и могущественным ярлом, как я.

Харальд, скрывая усмешку, поблагодарил за мудрый совет, но про себя посмеялся над самовлюбленным ярлом. Видать, Эйлиф доволен своей судьбой и ни о чем другом не помышляет. Но ему, Харальду, мало самого обширного и богатого ярлства. Он непременно станет конунгом, равным Кнуту Могучему или даже самому Ярицлейву Мудрому.

– Твои друзья также не останутся без милости конунга, – вещал ярл. – Рёнгвальд подтвердит тебе, что в дружине Ярицлейва конунга много норманнов. Мы здесь с давних времен. Словены поведали мне предание о том, что когда-то варяги взимали дань с их племен, а также с чуди и мери. Потом они сумели изгнать варягов и начали сами собой владеть, но не было среди них правды, и встал род на род. Тогда они пошли за море, и сказали чудь, словене, кривичи и весь: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите владеть нами».

– Удивительное предание, – расхохотался Храни Путешественник. – Сколько стран мне довелось повидать, но нигде я не слышал ничего подобного. Повсюду, завидев паруса викингов, местные жители бросают имущество и опрометью бегут в леса или горы. Никому и в голову не придет добровольно приглашать викингов на правление. Если бы кто явился ко мне с подобной просьбой, я бы решил, что они готовят западню. Неужели кто-то откликнулся на просьбу словен?

– Словены рассказывают, что избрались трое братьев со своими родами: Рюрик, Синехус и Трувор.

– Никогда не слышал о братьях с подобными именами, – удивился Храни Путешественник. – Может, они были морскими конунгами из тех, чьи имена не прославлены в сагах?

– Полагаю, в словенских преданиях все напутано за давностью лет, ведь на нашем северном языке «сине хус» означает «свой дом», а «труворум» – «верная дружина». Наверное, Рюрик приплыл со своими домочадцами и верной дружиной. Одни говорят, что он правил здесь, в Адельгьюборге, другие упоминают Хольмгард.

– Рюрик… Хрёрик… Рёрик… – размышлял Храни Путешественник. – Припоминаю, что в давние времена в Ютландии жил Рорик из рода Скъёлдунгов. Он исповедовал веру предков, и за это его называли Язвой христианства. Когда его с братом изгнали из Ютландии, он занялся набегами на побережье фризов. Конунг Лотарь, не имея сил справиться с Рориком, согласился отдать ему в лен город Дорестад под условие, что он прекратит грабежи в пределах его державы. Вероятно, Рорик вознаградил себя походами по Восточному Пути.

Ярл Эйлиф устроил пир в честь гостей. К своему удивлению, Харальд увидел за дальним концом стола берсерка Амлета. Ярл пригласил его как знатного дана, приехавшего на службу к конунгу Ярицлейву Мудрому. Но удивление Харальда не могло сравниться с негодованием Сбыслава. Дружинник пробурчал под нос:

– Русь руси глаз не выклюет!

Палаты ярла были устроены точь-в-точь как дома знати в Трондхейме или Вестфольде. Харальд сидел на резной скамье сразу за ярлом, как самый почетный гость, за ним – Храни Путешественник и Рёнгвальд. Купцу Хрольву отвели место среди детских, между которых возвышался Сбыслав. Слуги наливали душистый мед и крепкое пиво. Принесли двух вепрей, зажаренных на вертеле, и разрубили их на большие куски. Каждый пирующий отрывал свою долю, обгладывал мясо и швырял кости собакам, которые визжали и дрались в углах палаты. Дружинники похвалялись своей доблестью, мешая северный и славянский языки, что не мешало им понимать друг друга.

По обычаю, каждому из почетных гостей поднесли рог с хмельным напитком, который надо было опорожнить до конца. Первым был Харальд. Он выпил рог в несколько глотков, чем заслужил одобрительные крики пирующих. Голова юноши кружилась от выпитого, в глазах двоилось. Норманны и словены, стучащие чашами и кулаками по столу, казались ему эйнхериями, которые собрались на пир в Вальхалле. Храни, не пьяневший даже после многодневных пиров, зорко следил за юношей и шепнул Харальду, что ему надо выйти освежиться. Пошатываясь, Харальд вышел во двор и остановился у угла дома, чтобы справить малую нужду. Кто-то выскользнул следом за ним. Повернув голову, он увидел берсерка, спросившего с усмешкой:

– Надеюсь, ты не будешь возражать, если я осмелюсь помочиться рядом с тобой, брат конунга? Не думаю, впрочем, что твоя моча благоухает сильнее моей. Ведь я веду свой род от Скъёлдунгов, не менее знатных, чем Инглинги. Я потомок конунга данов Рорика Метателя Колец. Как я слышал, конунг Ярицлейв Мудрый тоже ведет свой род от некоего Рюрика. Возможно, мы родичи с владетелем Гардарики, и он возвысит меня сообразно моему высокому происхождению.

– Не думаю, – икнул Харальд. – Не думаю, что Ярицлейву Мудрому польстит родство с берсерком Амлетом.

– Меня назвали Амлетом в память Амлета, внука конунга Рорика Метателя Колец. Конунг выдал свою дочь Геруду за одного из вассалов и предоставил ему в управление Ютландию. У этого вассала был младший брат Фенгон, тайно завидовавший доблести и высокому положению старшего брата. Снедаемый злобой, он решил погубить брата. Как только выпал случай для убийства, насытил он кровавою рукой пагубную страсть своего сердца. К тому же он прикрыл чудовищность содеянного столь наглой хитростью, что придумал оправдать вину видом доброжелательства и убийство брата скрасить долгом милосердия. Герута, говорил он, хоть так кротка, что никому не причинила и самой маленькой обиды, терпела между тем от мужа лютую ненависть. И брата он убил ради ее спасения, ибо ему казалось нестерпимым, чтобы нежнейшая, без злобы, женщина страдала от тяжелейшей надменности супруга. И уверение достигло цели. Вдова убитого вышла замуж за убийцу через столь короткое время, что холодные блюда, приготовленные для поминок, пошли на брачный стол. Так убийца стал отчимом Амлета. Горе от смерти отца помутило разум Амлета. Ежедневно в покоях своей матери, грязный и безучастный, кидался он на землю, марая себя мерзкой слякотью нечистот. Что бы он ни говорил, дышало безмерной тупостью. Не за человека его можно было почесть, а за чудовищную потеху безумной судьбы.

– Странно, что ты гордишься подобным предком!

– Ты говоришь так, поскольку тебе неведома истинная история моего предка. На самом деле Амлет только изображал великое повреждение рассудка, опасаясь козней дяди. Облекшись в слабоумие, он не только ум прикрыл, но и безопасность свою обеспечил. Впрочем, наблюдатели с умом более тонким замечали в его нелепых речах и поступках скрытый смысл. Придворные шептались, что Амлет только притворяется сумасшедшим. Один из приближенных Фенгона решил спрятаться в соломенной подстилке и подслушать разговор Амлета с матерью, полагая, что он выдаст себя. Однако Амлет оказался хитрее и пронзил мечом солому, убив соглядатая. Фенгон все более убеждался в том, что его племянник и пасынок скрывает острый ум. Он не осмеливался убить Амлета из боязни вызвать недовольство не только деда его Рорика, но и своей супруги. Тогда он задумал сотворить преступление чужими руками и уговорил Геруду послать сына в Энгланд, уверяя, что его безумие не будет бросаться в глаза.