Не бойся, я рядом - Иосиф Гольман

– … с моей женщиной, – с некоторым усилием, но все же произнес непривычные слова Парамонов.

– Если ты разрешишь, я буду рада, – только и сказала Ольга.

Они вышли на залитую солнцем улицу, перешли дорогу и направились в столовку соседнего НИИ, по случаю кризиса открывшую двери чужим сотрудникам.

Мимо прогрохотал красный трамвай, с характерным шипеньем шин проносились редкие – улица почти тупиковая – автомобили.

Пахло нагретым асфальтом, и еще – цветами из близлежащего чахлого палисадника.

Но для Ольги все вокруг пахло счастьем.

Какой же сегодня отличный получался день!

Темная квартира.

Ваза на столе.

«Ничего не надо», —

Ты сказала мне.

Россыпь звезд сменила

Хмурая заря.

«Ничего не надо», —

С грустью понял я.

Месяцы и годы

Бросим на весы.

«Ничего не надо», —

Звонко бьют часы.

Льется из окошка

Тускловатый свет.

Ничего не надо.

Ничего и нет.

Приставлен к сердцу ржавый гвоздь.

Торчит он шляпкою наружу.

Лишь повернулся неуклюже —

И все исчезло. Не сбылось.

Так тяжело с гвоздём ходить,

Прижавшись теплым сердцем к жалу.

Оно бы в пятки убежало,

Да трудно сталь перехитрить.

И шепоток, и хохоток

Я слышу чутко слухом тонким.

Стучит, стучит по шляпке звонко

Неутомимый молоток.

Сбить одиночества печать —

Вот цель моих попыток робких.

Но ржавое железо знобко

Приказывает мне молчать.

И все ж меня, любовь, найди!

Я жду, как взрыва ждет граната.

Ты улыбнешься виновато

И – шляпку вдавишь до груди!

Одиночество – сладко и больно,

Цепкость глаз, устремленных туда —

В неохватность. Туда, где довольным

Не бывать. Не бывать никогда.

Одиночество – это прекрасно.

Взгляд углублен и мысли остры.

Циолковский в Калуге злосчастной

Открывал нам иные миры.

Одиночество – разума допинг.

Не забыв инквизиций кресты,

Среди шумной толпы одинокий

Леонардо искал красоты.

Одиночество – плата постигших.

Одинокий счастливец смешон.

Маяковский ушел, не простившись.

Мандельштам, растворившись, ушел.

Его, могучего,

Накрыло тучами.

Надежды сонными

Исходят стонами.

«Не бойсь! Не трону!

Сам уйду с трона.

Как зимы стылые,

Все опостылело…»

Уже не веруя,

Наладил вервие.

Как рог изюбриный,

Перо иззубрено.

Маханул нервно:

«С подлинным – верно!»

Внизу листочка —

Поставил точку…

Уже две недели, как Татьяна сидит дома.

Хотя дома как раз она бывает редко – все больше с поездками, походами и визитами: вдруг осознала, что за жвачкой ежедневных текучих дел упустила очень многое из того, что упускать нельзя.

Поиском работы почти не занималась.

Не хотелось.

Деньги еще были. Плюс – она сдала, правда, совсем недорого, их семейную дачку. Соседке с ребенком, на все лето.

Плата была небольшой, и соседка заплатила сразу за три месяца.

В итоге Логинова, пусть и с запозданием, но поняла, как же ей надоела ее прежняя трудовая деятельность: пока деньги не кончатся, искать новый хомут она не собиралась.

Вчера съездила к Вите Митяеву, Митяю, мальчику из их класса.

Конечно, давно уже Митяй не мальчик.

А морской офицер, спасатель.

Бывший.

Теперешний – инвалид первой группы, жертва страшной болезни водолазов – кессонки.

Это когда водолаз слишком быстро поднимается с глубин, где большие давления. Азот, содержащийся в крови в растворенном виде, «вскипает», и его пузырьки перекрывают кровоток.

Все в нашей замечательной армии есть: и бомбы атомные, и танки гремучие – а вот когда гром грянет, то опять эксплуатируют человеческую самоотверженность и самопожертвование.

Вот Витька и пожертвовал собой, пытаясь помочь достать парней с затонувшей подводной лодки. Пришлось погружаться без последующей отсидки в декомпрессионной камере, не соблюдая технологии, – потому что как ее соблюсти, если снизу, с этой чертовой затонувшей железяки, стучат по бортам люди, взывая к собратьям и моля о спасении?

И все же Митяев ни на миг не пожалел, что пошел тогда в воду: приказать-то ему никто не мог. Он сумел подготовить последующие работы и тем самым выиграть время, которого в подобных случаях всегда катастрофически не хватает. А к их бухте уже шла плавбаза, снабженная всем необходимым для спасательных операций. И из другого порта в район аварии вышел мощный плавучий кран.

Короче, моряков – в последние часы, уже задыхавшихся – спасли.

Витьку – почти что тоже.

Его не забыли: и наградой, и лечением поддерживающим, до сих пор каждый год ездит в санаторий Министерства обороны. Помогают и спасенные им ребята.

Но всякий раз как Татьяна его видит – мощного, сильного, с волевым, мужественным лицом и сидящего в инвалидной коляске, – ей плакать хочется.

Самое смешное, что ездит она к своему замечательному однокласснику в основном тогда, когда самой требуется психологическая поддержка.

Как был Витька безусловным лидером в классе, так и остался.

Поможет.

Успокоит.

Предложит варианты поведения.

Да уж, в их классе никто бы не посмел тронуть слабого.

Может, поэтому Танька Лога тогда, на даче, так яростно вступилась за Марконю? Все же она не привыкла к тому, чтобы людей ни за что унижали. И за подобные привычки – или непривычки? – ей нужно благодарить не только родителей, но и такого благородного человека, как Витька Митяев.