Выгодный риск - Антон Чиж

Вчера дамы придумали устроить проводы Масленицы в воскресенье. В качестве экзамена испекут блины, а потом пойдут на пруд провожать Масленицу. То есть, по старому обычаю, не жечь, а топить куклу. Что должно означать конец зимы. Обряд назывался «похороны Масленицы» и был чрезвычайно популярен в подмосковных селах. Дамы, жившие на дачах или в собственных имениях, слышали про обычай от местных баб. А что деревенская баба наплетет языком, городской мадам непременно повторить надо.

Идея была принята с общим восторгом и визгом. В результате Корнеичу поручили соорудить куклу Масленицы. Которую он же и понесет в воскресенье. Не дамы же будут пачкать ручки, они будут народные песни распевать, точно по книжке. Заодно Корнеичу приказали сделать прорубь на Пресненском пруду. Куда будут топить Масленицу. Прорубь не к спеху, понадобится утром в воскресенье. А сейчас – сооружать главную героиню праздника.

На учениц и мадам Андрееву Корнеич никогда не обижался. Считал их проказливыми детишками, которых надо баловать и потакать их шалостям. Что, в сущности, глубоко верный и неоспоримый подход к женщинам. Который ведет к миру полов и вообще миру во всем мире. Такие высокие материи Корнеичу были недоступны. О них он не догадывался. А занимался простыми и нужными делами. Нашел в запасах сарая старое платье, цветастое с широкой юбкой, и дырявый мешок. Из длинной березовой жерди и жерди короткой сколотил прочную крестовину. В навершие крестовины натянул мешок, из которого выйдет голова Масленицы, натянул платье, прихватив рукава бечевкой, и принялся набивать сеном, как набивают чучело. Сидя во дворе, чтобы не мусорить на кухне, Корнеич трудился не спеша и основательно. Масленица выходила дородной, упитанной девахой, фигурой похожей на мадам Андрееву.

Во дворе появилась незнакомая фигура. Потому, что фигура была мужская. Корнеич прищурился, разглядывая гостя, про себя решив, что кто-то из мужей захотел встретить будущую звезду домашней кухни. В темноте господин в черном пальто был плохо различим.

– Припозднились, господин хороший, – сказал он подошедшему мужчине.

– Занятия кончились?

– Разбежались барышни, одна мадам Андреева не угомонилась. Так что припозднились. – Корнеич методично набивал сено.

– Вам знакома баронесса фон Шталь?

– Как не знакома, знакома… Стрекоза… Только сегодня не было ее, летает где-то… Лето красное пропела…

– С ней вчера случилась неприятность…

Корнеич только хмыкнул.

– Это называется: пекли блин, напекли угольков… Суета одна… Сожгла баронесса сковороду, вонищу такую развела, что мадам Андреева меня чуть скалкой не прибила: дескать, куда глядел? За провиантом отправился, вот куда… Гоняют, как вшивого по бане… Вот Масленицу удумали делать…

Мужик готов был изливать душу. Помочь ему в этом Пушкин не мог. Он вошел в кухню через черный ход. Как и должен был войти тот, кто подкрался к Агате. Мадам Андреева колдовала у плиты, грохоча медной сковородкой. Увидеть его не могла, стояла спиной к дверному проему. Пушкин подошел так близко, что мог бы ударить поленом. Если бы захватил полено с собой. Он только занес руки и быстро опустил. Тут только мадам Андреева ощутила движение, оглянулась и испуганно охнула.

– Ай!.. Фу, напугали… – сказала она, сталкивая сковородку на холодную часть плиты. – У нас мужчинам бывать не полагается… Тем более в верхней одежде. Прошу вас покинуть кухню.

Мадам Андреева была затянута в широченный белый фартук, закатанные рукава платья обнажали крепкие, мясистые руки. Удар поварихи мог оказаться крепким.

Чтобы избежать дальнейших уговоров, Пушкин назвался официально. Чем не произвел никакого впечатления.

– Сыскная? А что вы тут забыли? У нас порядок и кулинарные тайны…

– Вчера с вашей ученицей, баронессой фон Шталь, произошел неприятный случай.

Пушкин не успел договорить, а мадам Андреева начала смеяться в голос. Смех сотрясал ее так, что обширный бюст ходил волнами.

– Ой, не могу, – проговорила она, утирая слезы. – Ну баронесса, ну выдумщица, сожгла сковороду и побежала в сыск жаловаться… Такого еще не видала…

– На баронессу было совершено нападение.

По выражению лица мадам Андреевой нельзя было сомневаться: она считала все, что говорит этот мужчина, полной чушью.

– Неужели? И с чем напали: со скалкой или с кухонным ножом?

– Ее пытались ударить поленом. Баронесса испугалась и убежала. Полено должно было лежать здесь, посреди кухни. Вы его нашли?

Тон, каким разговаривал полицейский господин, немного остудил мадам Андрееву. Тем более за валявшееся не на месте полено крепко попало Корнеичу. Чтобы не мусорил и держал кухню в чистоте перед занятиями.

– Ну, было какое-то полено, – нехотя призналась она. – Давно сожгли в печке…

– Могу взглянуть на сковороду, которую сожгла баронесса?

Повариха отошла к кухонному шкафу, достала с нижней полки сковороду и протянула Пушкину:

– Вот, извольте…

В руке мадам Андреевой чугунная вещь казалась пушинкой. Ощутив, насколько тяжела сковородка на самом деле, Пушкин повернул ее днищем к себе. С краю виднелся приставший кусочек чего-то.

– Вынужден изъять эту вещь, – сказал он.

– Как вам угодно, – мадам Андреева простилась с погибшей сковородой легким взмахом руки. – Баронесса сама купила, сама сожгла. Ничего, другую купит… Вам в оберточную завернуть или так понесете драгоценность?

Гулять по вечерней Москве с чугунной сковородкой Пушкин счел излишней дерзостью. Многие городовые его знают. Еще пойдут разговоры, что чиновник сыска увлекся готовкой. От такого пятна не отмоешься. Пристанет хуже нагара.

• 41 •

Одинокая дама, которую охватило желание поесть блинов, попадала в трудное положение. Желание есть, девать его некуда. Зайти в трактир, где вкусно и дешево, не каждая решится. Гостью, конечно, не прогонят и за стол усадят, но кривые ухмылочки официантов и масленые взгляды мужчин испортят любой аппетит. Даже такой закаленный, как у Агаты.

Оценив свои силы, она отказалась отведать блинов у Тестова. Знаменитый трактир располагался на Театральной площади в доме Патрикеева и был славен не менее Царь-пушки или Красной площади. А может, и более. Многие приезжали в Москву за тем, чтобы отведать у Тестова гурьевской каши, молочного поросенка и блинов, которые пекли не переставая. Трактир еще хранил традиции старого быта и купеческих привычек сытно и обильно поесть, за что был любим коренными москвичами и понимающими городовыми[16]. Вот только один недостаток имелся у Тестова: женщинам там делать было нечего. Пока еще владелец не пошел на поводу публики и не переделал трактир в ресторан на западный манер.

На Театральной, рядом с трактиром, возвышалась гостиница «Континенталь». В ресторане гостиницы тоже печь блины умели. Не такие пуховые, как у Тестова, но вполне достойные. Главное, что даму без сопровождения обслужат со старанием. И косым взглядом не оскорбят. Выбор Агата сделала не раздумывая. Как обычно. Она вошла в зал, в котором собиралась вечерняя публика, и попросила столик подальше от сцены. Она хотела всего лишь наесться блинами. Официант выразил свое почтение и принял заказ не совсем дамского размера. Агата решила ни в чем себе не отказывать: икра, рыба, яичная заправка, ну и прочее разнообразие. Она зашла так далеко, что приказала подать бутылку рейнского белого. Чем заслужила уважение официанта. При таком размахе он рассчитывал на щедрые чаевые.