Приговор без обжалования - Евгений Волков

— Обрушился балкон на третьем этаже и похоронил прохожего под обломками.

— Вот горе-то! Ну да, дом совсем стал «убитым», давно пора сносить.

— А вы словесный портрет того мужчины поможете в полиции составить?

— Да зачем составлять, я на память пока что не жалуюсь, нарисую вам его за несколько минут. Так вы думаете, балкон не сам упал?

— Разбираемся, — неопределенно произнес привычное слово Сошников. — Скажите, Василий Михайлович, а что-нибудь особенное в том незнакомце вам бросилось в глаза?

Вараксин задумался.

— Вроде бы прихрамывал он немного, — не очень уверенно ответил он.

Через десять минут Сергей Леонидович попрощался с художником и ушел, унося в кармане лист бумаги с портретом неизвестного. Тот совершенно был не похож ни на Вадима Кротова, ни на кого-либо еще из причастных к делу Горелова лиц.

Детектив понятия не имел, где искать подозреваемого. Да и доказать его преступные намерения не представлялось возможным, никаких фактов и улик, одни предположения. Но все-таки встреча с Вараксиным оказалась полезной. Потенциальный преступник из абстрактной, призрачной личности, то ли существующей на самом деле, то ли нет, превратился в реального человека с известной теперь Сошникову внешностью. Необходимо было теперь предъявить всем близким Горелову людям портрет незнакомца в надежде, что кто-нибудь его опознает.

Юрий Павленко после запуска процесса по формальному слиянию, а фактически поглощению «Гортроники» компанией ДМБ, чувствовал себя неловко, здороваясь по утрам с сотрудниками в офисе. О предстоящих переменах они с Листницкой объявили на внеочередном общем собрании, в результате чего привычная деятельность коллектива сменилась на обсуждение всеми ближайшего будущего каждого из них.

И тут само собой произошло деление до сих пор единой команды на индивидуальных игроков. Большинство алгоритмистов, программистов и системных проектировщиков особенно не беспокоились о своих перспективах, спрос на них по всем обзорам агентств по набору персонала оставался стабильно высоким и превышал предложение. Другое дело — менеджеры по маркетингу, продажам, логистике, бухгалтеры и рекламщики. Хотя об этом и не говорилось явно, но было очевидно, что многих из них сократят, ведь «никто не обещал, что будет легко» и «коммерческие компании созданы для получения прибыли, а не для социальной помощи лузерам». Кто-то уже начал искать работу, кто-то с надеждой смотрел при встречах в коридоре в глаза Юрию и Лере, рассчитывая на их поддержку.

И в личной жизни уходящего технического директора возникла в эти дни полная неопределенность. Лера тянула с решением, словно ждала чего-то или кого-то. Или вообще не хотела пока создавать новую семью.

Во время учебы в МФТИ Павленко отнюдь не жил монахом, несмотря на оставшуюся любовь к бывшей однокласснице, ставшей женой друга-соперника. Перед возвращением в Южноград у него состоялся непростой разговор с подругой последних лет Александрой Смородиной, студенткой последнего курса журфака МГУ. Та предложила зарегистрировать их текущие отношения в ЗАГСе, после чего готова была уехать из Москвы вместе с мужем. Смородина, эффектная синеглазая брюнетка, нравилась Юрию, уже два года являлась его гражданской женой, проживая с Павленко на съемной квартире в районе Савеловского вокзала. Они привыкли за это время друг к другу, их не смущали бытовые трудности, но заменить Леру Сашей у Юрия не получалось, он ответил вежливым отказом. Смородина с виду не слишком огорчилась, лишь сказала с насмешкой:

— Надумаешь — звони, только смотри, место может оказаться занятым.

Однако получилось так, что Саша позвонила ему сама два месяца назад. Смородина прилетела в Южноград по своим корреспондентским делам, она работала на одном из федеральных каналов, хорошо зарекомендовав себя. Павленко с радостью услышал в трубке знакомый, чуть хрипловатый от сигаретного дыма голос, они посидели вечером в ресторане, провели ночь в одной постели, оставшись вполне довольными друг другом. Прощаясь с Юрием в зале вылета аэровокзала, Саша сказала коротко:

— Я жду пока, но вечно это длиться не может, определяйся.

И вот теперь он думал все чаще — раз уж «период стартапа» в его жизни завершается, не перебраться ли в Москву, найдя в столице высокооплачиваемую работу в каком-нибудь крупном банке или в представительстве транснациональной корпорации. И повести Александру в ЗАГС, раз ей так этого хочется. Павленко решил в последний раз переговорить с Лерой и далее действовать по обстановке.

Листницкая согласилась поужинать с ним в кафе «Какаду» на углу Лермонтовской и Толстого. Вечер выдался прохладным, им принесли пледы, зажгли на столе свечи. Печальные звуки блюза и чернеющее за окном небо располагали к откровенному разговору по душам, когда хочется объясниться раз и навсегда, услышать окончательный приговор, завершить один жизненный этап и перейти к следующему.

— Нам обоим придется многое менять в нашей жизни, — неожиданно для себя сказал Павленко.

— Пожалуй, ты прав, — откликнулась Листницкая.

— Менять капитально, а не косметически. Я намерен уехать из Южнограда, начать все с чистого листа. И должен, понимаешь, должен понять, с тобой или без тебя.

Валерия нахмурила брови, стала объяснять холодно:

— Я же уже говорила тебе, Юра, что пока не готова…

— Помню, — перебил ее Павленко, — а я не готов ждать.

— Это что, такая угроза, шантаж?

— Думай, что хочешь. Но выбор делать тебе придется.

— Здесь и сейчас?

— Вот именно, здесь и сейчас.

Странная улыбка появилась на губах у Листницкой, она произнесла медленно:

— Хорошо, Юра, я согласна принять твое настойчивое предложение. Ты доволен?

Вместо ответа, Павленко молча поцеловал Валерии руку, достал из кармана пиджака изящную коробочку и протянул своей возлюбленной. Листницкая открыла ее и увидела обручальное кольцо. Она вдруг заплакала, потом вытерла слезы салфеткой и сказала:

— Вот так, все возвращается «на круги своя», снова Лермонтовская, снова Лера и Юра, снова признание в любви. Но тогда, в прошлой жизни, я тебе отказала.

— Ты сама сказала сейчас — в прошлой жизни. Она достигла предела, Лера, она закончилась, и Паши нет с нами и уже никогда не будет. С этим придется смириться.

— Да, ты прав. Я верю, что он изменял мне, и не один раз, что я не обязана скорбеть и помнить о нем, но…

— Что, Лера?

— Но мне будет трудно его забыть. Понимаешь, Громов сказал правильно: Павел Горелов был уникален, второго такого не найти.

— А я и не собираюсь походить на Пашу, — спокойно сказал Павленко, — я не хочу никому подражать, брать с кого-то пример. Мы оба начнем новую жизнь, Горелову в ней не будет места.

Листницкая молча кивнула…