Темный дом - Максим Хорсун

Гаечка снова рассмеялась.

– Хорош гнать, Румын! – сказала она. – Твоя песенка спета! И не пудри мозги моему сталкеру!

– Заткнись, коза! – заорал Румын и заерзал на месте, прикрывая раны ладонями. – Сейчас я до тебя доберусь! Шкуру спущу!

– Сам заткнись! – взвизгнула Гаечка, затем загребла в ладонь земли и сухой травы и швырнула в сторону бандита.

– Послушай меня, старик, – продолжил Румын. – С таким ранением я еще какое-то время поживу, ведь пацан я был здоровый, спортом занимался. Примерно сутки у меня есть. За это время ты сможешь дотащить меня Периметра. Гаечку ты донесешь тоже – базара нема! – но баба – есть баба, силенок у нее поменьше, к тому же она – наркоманка конченая. Сдохнет на полдороге, это я зуб даю!

– Да пошел ты! – окончательно вышла из себя Гаечка. – Костыль, скажи ему! Костыль!

Садовников, открыв рот, смотрел, как при свете звезд, зажав под мышками большие пальцы и высоко вскидывая босые ноги, выплясывает зажигательный еврейский танец мертвый Кабан.

– Костыль! – в два голоса завопили Гаечка и Румын, и только тогда Садовников очнулся. Кабан лежал в луже крови и нечистот, как ему и полагалось.

Сталкер сплюнул, ощущая тошноту.

– Да как вы вообще курите эту гадость! – в сердцах проговорил он.

– Я вот реально говорю, спаси лучше меня! – Румын лежал, приподняв голову, и с надеждой смотрел на сталкера. – У меня деток двое. Две дочки. Век тебе добро помнить будем. А кто такая Гаечка? Паразитка, вошь лобковая. Я ее сразу выкупил – падла она, Костыль! Плевка не стоит! Мразь!

Садовников с сомнением поглядел на девушку-сталкера. В темноте ее груди белели, словно мрамор. На губах была легкая улыбка Джоконды. А еще Гаечка делала странные пассы руками, точно перебирала перекладины невидимой лестницы.

– Я над тобою кружу… над тобою… кружу… – шептала она.

– Видишь, – назидательно заметил Румын. – У нее приход. Ей и так хорошо, умрет счастливая. А я еще пожить хочу.

Сталкер подошел к Румыну, присел рядом на корточки.

– Возможно, ты и прав, но ничего не выйдет, – сказал он со вздохом. – Попробую спасти ее, потому что так решил.

Румын заулыбался, снова заерзал, закачался по колкой щетине сухой травы.

– А ты подумай еще раз! – попросил он заискивающе. – Я чувствую в тебе сомнения, старик!

– Нет сомнений. – Садовников снова вздохнул и покачал головой.

Румын закусил губы, задумался. Было слышно, как бурчит в его продырявленном животе.

– Кружу… над тобой… – бесперечь повторяла Гаечка.

– Слушай! – Румын сверкнул белками глаз. – Если ты не хочешь мне помочь, тогда – не впадлу! – пристрели меня!

Садовников опешил:

– Чего-чего?

– Ну… добей, сделай контрольный в голову, – развил мысль Румын.

– Не-не, я так не могу!

Бандит бросил на Садовникова полный укора взгляд:

– Ты что – садист? Помогать не хочешь, добивать отказываешься. Я, по-твоему, должен сутки истекать кровью и страдать, прежде чем сдохнуть? Живодер!

– Я могу тебе кеторольчика отсыпать… – неуверенно предложил Садовников.

– В жопу себе его засунь! – обиделся Румын.

Садовников потер виски жестом смертельно уставшего человека.

– Как же вы меня все достали… – просипел он. – Ладно. Я сделаю это. Будь спокоен – мучиться не придется.

Румын матюгнулся и зажмурился.

– Тогда – вперед! Не тяни! Сделай это сейчас.

Садовников встал. Ощущая себя последним подонком, вытащил из кобуры ПМ. Прицелился, прикрыв один глаз.

– Погоди! – Румын снова засверкал белками.

– Чего опять? – проворчал сталкер.

– Я хочу о хорошем напоследок подумать. Дочек вспомнить.

– Раньше нужно было о них думать, – упрекнул Садовников.

– Не учи меня жить, ублюдок! – парировал бандит и снова зажмурился.

– Ну что, готов?

– Нет, конечно! Погоди еще чуть-чуть…

Садовников выстрелил.

25 августа 2015 г.

Новосибирская Зона Посещения,

окрестности ботанического сада РАО

На пути назад Садовников запомнил каждый шаг, потому что это был самый сложный переход в его жизни. Гаечка весила шестьдесят с чем-то килограммов, ее приходилось нести на спине, как мешок с картошкой. Иногда она пыталась идти сама, но быстро выбивалась из сил. Садовников тоже чувствовал себя загнанной ломовой лошадью. Хромая нога сначала болела, а потом потеряла чувствительность, превратилась в неповоротливый и ненадежный кусок мяса. Приходилось тратить силы, которых и так было с гулькин нос, на то, чтобы не терять равновесия. А еще – чтобы пробрасывать дорогу гайками и не терять бдительности, ведь Зона в любой момент могла накрыть бродячей аномалией.

Иногда Гаечка пыталась завязать беседу. Но, черт возьми, лучше б она помалкивала!

– Как от тебя воняет… дышать нечем! Можешь потеть чуть меньше?

– Так точно, ваше императорское величество! – хрипел в ответ Садовников, стараясь не упасть.

– А ты в натуре хотел, чтоб я вышла за тебя замуж?

– В натуре.

– Зачем? Борщи варить я не умею, тапочки в зубах мужикам тоже не приношу.

– А может, ты помолчишь?

– Ответь.

– Нет ответа.

Чужие звезды плыли по небосводу, серели пятна кометных хвостов и галактик. Перед затуманенным взором изнуренного сталкера качалась линия горизонта.

– Костыль, я замерзла.

– Это потому, что ты много крови потеряла.

– Нет, я умираю. Финиш. Вот и конец. Это точняк. Без базара.

– Тебе нужно подкрепиться. Хочешь перекусить? У меня есть хлеб, сало, колбаса…

– Ты дурак? У меня, блин, сквозная рана!

– Видел я твою рану. Не такая уж она и страшная. Всего лишь бочину пропороло. Если б пуля ближе к позвоночнику прошла, то мы бы уже не разговаривали.

– Я не умру, что ли?

– Почему же? Умрешь. Все когда-нибудь умирают. Но ты сыграешь в ящик раньше, если не бросишь долбаное «экзо».

– Костыль, кстати! У тебя осталось еще? Ну хоть немного? Хотя бы децл? Крапаль?

– Нет, я израсходовал все.

– Слушай, а может, ты вернешься? Я подожду тут, а ты сходишь, пошаришь в карманах у тех упырей, а? Давай, Костыль! Ведь это не могла быть вся «травушка»!

– Сейчас, уже бегу.