Матерь Тьмы - Фриц Лейбер

Франц взял карандаш с кофейного столика и поставил маленькие цифры 5 на перекрестке Монтгомери и Клей-стрит, 4 у горы Сатро и 1 в середине Корона-Хайтс. Нельзя было не заметить, что теперь прямая стала похожа на весы или коромысло (два рычага) с осью вращения или точкой опоры где-то между Корона-Хайтс и перекрестком Монтгомери – Клей. Полученная схема также уравновешивалась математически (четыре плюс один равно пять) точно так же, как было отмечено в проклятии перед завершающим его приговором. Два огромных рычага должны были бы насмерть раздавить жалкую точку опоры (0), где бы она ни находилась («Дайте мне, куда поставить ногу, и насмерть затопчу этот мир» – Архимед), точно так же, как написанное строчными несчастное маленькое местоимение «его» ощущалось раздавленным между ужасным «БУДЕТ» и двумя словами с заглавной буквы.

Да, этому несчастному (0) наверняка предстояло быть задушенным, сжатым до нуля в буквальном смысле слова, особенно когда «весы» «заработали». И что-то еще?..

Внезапно Францу пришло в голову, что, как бы ни обстояли дела в прошлом, сейчас весы, безусловно, работали, поскольку на горе Сатро стояла трехногая телебашня, а на перекрестке Монтгомери и Клей – пирамида Трансамерики, самого высокого здания Сан-Франциско! («Что-то еще» заключалось в том, что Обезьяний квартал снесли, чтобы расчистить место для парковки, а потом на этой самой площадке построили Трансамерику. Все ближе и ближе!)

Вот почему проклятие не коснулось Смита: он умер еще до того, как возникло самое первое из этих сооружений. Ловушка просто не успела сработать.

Пирамида Трансамерики и тысячефутовая телебашня – такое раздавит кого угодно.

Но ведь просто смешно думать, будто де Кастри мог предвидеть строительство этих сооружений. В любом случае вполне можно объяснить текст проклятия совпадением, удачным попаданием при выстреле вслепую. Выберите любой перекресток в центре Сан-Франциско, и вероятность того, что там (или поблизости) окажется высотка, составит не менее пятидесяти процентов.

Но почему тогда он затаил дыхание, почему в ушах негромко гудит, пальцы похолодели и ощущается покалывание?

Почему де Кастри сказал Клаасу и Рикеру, что предвидение или предсказание возможно осуществлять лишь относительно определенных мест мегаполисов? Почему он дал своей книге (сейчас эта грязно-серая брошюра лежала рядом с Францем) название «Мегаполисомантия»?

Что ни представляла бы собой правда, стоящая за всем этим, весы определенно находились на месте и работали, в этом не могло быть сомнения.

Поэтому было еще важнее выяснить реальное местоположение этого треклятого Родса, или Родоса, 607, где жил старый черт, все длиннее и длиннее растягивавший хвост своей жизни, и Смит задавал свои вопросы… И где же можно отыскать тайник с гроссбухом, содержащим Великий шифр, координаты которого можно отыскать по этому самому проклятию и уже после получить возможность узнать, где же оно должно было исполниться. Действительно, очень похоже на детективную повесть. Дэшил Хэммет? «Крестиком отмечено место», где была (будет?) обнаружена жертва, раздавленная насмерть? Медную памятную табличку повесили на углу Буш и Стоктон-стрит, рядом с тем местом, где Бриджид О’Шоннеси застрелила Майлза Арчера в «Мальтийском соколе» Хэммета, а вот Тибо де Кастри, реальному человеку, не устроили никаких мемориалов. Где находился неуловимый X, или мистический (0)? Где этот самый Родс-Родос, 607? Вообще-то, следовало спросить Байерса, пока была такая возможность. Позвонить ему сейчас? Нет, эту ниточку он оборвал. В район Бивер-стрит ему совершенно не хотелось возвращаться, даже по телефону. По крайней мере, сейчас. Он отвернулся от карты (вряд ли в ней можно было бы найти еще что-нибудь полезное) и рассеянно посмотрел по сторонам.

На глаза ему попалась адресная книга Сан-Франциско за 1927 год, которую он нахально украл сегодня утром в библиотеке, а затем приладил Любовнице Ученого в качестве тазовой области. И что же мешает закончить это небольшое исследование прямо сейчас – найти название здания, если оно когда-либо имелось? Вполне могло иметься, ведь известно, что здание было зарегистрировано как отель сразу же после завершения стройки. Он положил толстый том себе на колени и стал листать тусклые пожелтевшие страницы, пока не добрался до раздела «Отели». В другое время его позабавила бы старая реклама патентованных лекарств и парикмахерских, но сейчас он не обращал на нее внимания.

Начав просматривать книгу, Франц подумал о поисковой эпопее, которую предпринял этим утром в Муниципальном центре. Сейчас казалось, что все это было очень давно, и представлялось уж очень наивным.

Ну-ка, ну-ка… Лучше искать не по названию улицы (на Гири-стрит и в то время, несомненно, было много отелей), а по номеру 811. Такой адрес, если вообще найдется, будет, скорее всего, только один. Франц принялся довольно медленно, но неуклонно водить ногтем по первой колонке.

Число 811 попалось ему аж на предпоследней колонке. Да, улица Гири, так что все совпадает. И как же этот отель назывался?.. Вот это да – отель «Родос»!

ОПОМНИВШИСЬ, Франц обнаружил, что стоит в коридоре и смотрит снаружи на свою закрытую дверь. Его била мелкая дрожь – все тело, от макушки до пяток.

Затем он сообразил, почему здесь оказался. Для того, чтобы проверить номер на двери – маленькую темную продолговатую табличку с тремя бледно-серыми впрессованными цифрами, складывавшимися в число 607. Он хотел увидеть этот номер своими глазами и увидеть свою комнату снаружи (а заодно отделить себя от проклятия, уйти с линии огня, от мишени, на фоне которой он оказался).

Вдруг возникло ощущение, что, если он сейчас постучит (как, должно быть, много раз стучал в эту самую дверь Кларк Эштон Смит), ему откроет Тибо де Кастри, с лицом с впалыми щеками, покрытыми сетью неглубоких серых морщин, как будто припудренными мелким пеплом.

Если он войдет без стука, все будет точно так же, как он оставил, только что выскочив за дверь. А вот если постучит – старый паук проснется…

У него вдруг закружилась голова; почудилось, что здание, в котором он находился, начало наклоняться и вращаться – очень медленно и плавно, по крайней мере поначалу. Это чувство походило на панику при землетрясении.

«Нужно немедленно сориентироваться, – сказал себе Франц, – чтобы не рухнуть вместе со всем домом 811». Он прошел по темному коридору (лампочка в шаре-плафоне над дверью лифта все еще не горела) мимо черного шкафа для метел, мимо закрашенного черным окна вентиляционной шахты, мимо самого лифта и, хватаясь за перила, чтобы не потерять равновесия, бесшумно зашагал вверх по лестнице под остроконечным застекленным фонарем верхнего света на потолке; миновал зловещую черную комнату под тем самым фонарем, где размещались двигатель и реле лифта (Зеленый карлик и Паук), и оказался на залитой битумом и посыпанной гравием крыше.

Звезды находились там, где им и положено быть, хотя, естественно, в сиянии луны, висевшей в верхней части неба немного южнее, светились совсем не ярко. На востоке поднималось созвездие Ориона, а чуть выше и правее – Альдебаран. Полярная звезда красовалась на своем неизменном месте. А кругом простирался угловатый горизонт, иззубренный многоэтажными домами и небоскребами, на которых лишь изредка имелись не только предупреждающие красные фонари, но и желтые огни окон, как будто город каким-то образом осознавал необходимость экономии энергии. С запада дул умеренный ветер.